Минная гавань

— Вы его не совсем поняли, — все так же невозмутимо отвечал Семен. — Флагмех, видимо, просто посоветовал обратиться за помощью к моему помощнику.

— Хорошо. Тогда вы, как командир, дайте такое указание.

— Не могу. Сейчас личное время, а ваш кормораздатчик — дело добровольное.

Заставец раздосадованно махнул рукой, — мол, все вы тут заодно. Пихнув дверь, пошел по коридору, что-то рассерженно бормоча.

— Ну вот зачем, зачем ты так, Захарище? — говорил Семен, усаживаясь за стол напротив Ледорубова. — Я ведь знаю тебя. Все равно бы ты сделал эти расчеты, потому что понимаешь целесообразность этой работы. Хотя бы еще и потому, что ты все-таки инженер, изобретатель до самой селезенки. Я же помню, знаю, как у тебя на такую выдумку «шарики» работают. — Семен, как бы в доказательство своих слов, растопыренными пальцами покрутил у головы.

— Может быть… — буркнул Захар, довольный тем, что друг за него все-таки вступился.

— Не может быть, а точно так. Я ведь знаю тебя. Вот всегда: сначала испортишь с людьми отношения, а потом все сделаешь так, как тебя просят, как надо сделать. Зачем ты ищешь каких-то приключений, будто тебе без них не обойтись?

— Не люблю нахрапистых, вот и все, — горячился Захар. — Ты попроси меня по-человечески, и я все сделаю. Меня можно убедить, даже в чем-то переубедить, но только не подмять под себя. Окриков я с детства не выношу.

— Работает под комбрига, — понизив голос, точно открывая тайну, сообщил Семен, имея в виду майора, — причем весьма неудачно. Если тот кричит от доброты к людям, этот — от злости. Знает, что его все равно никто не боится. А гонору — выше головы и дальше носа.

— Как хочешь, Семен, только я не одобряю все эти затеи со свинарником.

— И тем не менее это дело у нас общее. Строим как умеем. Кое-что получается…

Они спорили бы еще долго, но в коридоре раздались громкие голоса, топот ног, задиристо запиликала боцманская дудка. Вернувшийся из клуба экипаж строился на вечернюю поверку. Пугачев отправился в команду, чтобы принять рапорт дежурного.

Планово-предупредительный ремонт корабельных механизмов закончился. Настал час, которого экипаж пугачевского тральщика давно и с нетерпением ждал. Предстояло выйти в море по учебному противоминному маршруту. Этот поход не считался сложным. До острова, где намечалась ночная стоянка, было всего несколько часов ходу, к тому же синоптики обещали хорошую погоду.

Утро выдалось по-осеннему ядреным, свежим. Солнце только еще всходило. От его косых лучей у горизонта слегка розовели редкие перистые облака. Вода казалась неподвижно тяжелой, серой, напоминая застывшее олово, которое неровно напаяли по всей поверхности моря.

Тральщик отвалил от пирса. Захар стоял на ходовом мостике около Пугачева и подавал через микрофон команды, повторяя их за командиром. Разумеется, Семен мог бы и сам командовать, но считал, что таким образом Захару легче будет свыкнуться в походе со своими обязанностями. Ледорубов довольно быстро и уверенно входил в свою прежнюю роль, становясь «правой рукой» командира. И это Пугачева особенно радовало. С тех пор как Ледорубов появился в экипаже, Семен опекал его, как заботливая нянька, хотя такая опека оказалась делом нелегким. Семен еще по училищу знал самолюбивый, трудный характер своего приятеля. На людях Ледорубов разговаривал с ним не иначе как официально. Могло показаться, что они едва знакомы. И только оставшись с глазу на глаз, Захар позволял себе обращаться к другу на «ты».

Тем не менее Пугачев заметил, что во всем поведении приятеля заметно поубавилось прежней самоуверенности, но зато появилась не свойственная его натуре, будто поддельная, сухость в отношениях с людьми.

«Что это? — пытался разобраться Семен. — Ответная реакция на все его неудачи или же какая-то с годами укоренившаяся черта характера, которой прежде никто не замечал?»

Но чем больше Семен приглядывался к товарищу, тем яснее видел, как тяжело ему, как он издерган жизнью и как отчаянно пытается вновь обрести прежнюю уверенность в себе. Успокаивало Семена то, что им теперь обоим несравненно легче будет служить. Они еще с курсантской поры привыкли не только горой стоять друг за друга, но и, не обижаясь, резать один другому правду в глаза.

«Лучше и быть не может, — рассуждал Пугачев, — когда от товарища не ждешь ни подлости, ни подвоха, когда веришь ему, как самому себе… А Захар именно тот человек, с которым мне повезло…»