Минная рапсодия

Вошел человек в большом, на глаза сползающем шлеме, а сам ростом с винтовку.

- Вот его спроси, его! - прокричал Апресьян. - Ну, ты сам скажи, что для тебя важнее: слух, зрение или руки? Это Воронцов, - объяснил он мне.

Человек в большом шлеме робко пожал плечами. Видно было, он не понял, в чем дело.

Он шепотом объяснил, что сам из Челябинска, молочный техник по специальности, обезвреживать мины ему нравится.

- Что значит "нравится"? - сказал я. - Это же не рукоделие.

Воронцов улыбнулся усталой улыбкой глухонемого.

- Сколько вы обезвредили немецких мин? - спросил я.

- Иван Семеныч говорил, за пять тысяч перевалило. Со дня войны. Только не знаю, точно ли.

- Кто этот Иван Семеныч?

Но у Воронцова точно кончились на сегодня все слова - вот так же, как кончается махорка.

Ответа от него добиться было невозможно.

2

- Когда сапер хорошо работает на минах, стоит тишина. Тогда мы говорим, "минная рапсодия" началась. Значит, благополучно ползет он с миноискателем и играет на нем мелодию, которая слышна ему одному, а до нас доходит лишь тишиной, - торжественно произнес один из саперов, очевидно, музыкант по влечению.

До сих пор не могу решить, хорош или плох образ "минной рапсодии", но я сразу понял его, - очевидно, не зря саперы любят музыкальные сравнения.

Рапсодия? Песня пастуха - рапсодия, в тишине безлюдного поля, песня для себя, рождающаяся и умирающая без слушателей.

Что же, может, и похоже...

...Уже вечереет, лиловое плоскогорье выпрямляет свои изгибы в однообразное сумеречное пространство. Человека не видно за десять метров. Мины, которые сейчас предстоит выловить Воронцову, уже заложены. Это немецкие танковые ТМ-35 - хитрые штучки. Кроме основного взрывателя вверху, у них есть еще дополнительный - сбоку или на дне. Тоненький провод может соединять этот дополнительный взрыватель с соседней миной или держать свою собственную мину в земле, так сказать, "на якоре". Такую комбинацию приходится вытаскивать тридцатиметровым тросом с кошкою на конце. Мины могут быть спарены или счетверены, могут располагаться в один и два ряда. "Пасьянс", который разложит перед вами опытный минер, имеет множество видов, вариантов и рисунков. Днем разгадать самый сложный "пасьянс" - дело несложное, зато ночь для неискушенного человека - это сумасшедшая игра со смертью.

Молодой сапер, идущий в паре с Георгием Воронцовым, поправляет наушники миноискателя и оглядывается, будто мины то и дело цепляются за каблуки его сапог. А Воронцов терпеливо настраивает миноискатель. Если эту штуку не отрегулировать до тонкости, чтобы она давала на мину звук определенной высоты, саперу пришлось бы останавливаться на каждом шагу и выковыривать из земли всякую чепуху. Голос миноискателя должен быть безошибочным. Пусть он дудит как ему вздумается, на любой кусок металла, но перед миной он должен взвыть с той особенностью, какая задана ему, и дать, скажем, верное "си бемоль", а никак не просто верное "си".

Настроив свой "страдиварий", Воронцов легкими взмахами начинает косить воздух к самой земле. Он подвигается довольно быстро. Вдруг - стоп, останавливается. Экран миноискателя кружит над одним и тем же местом. Мина нащупана. Воронцов опускается на колени, потом ложится на живот и, отложив "страдиварий", легким прикосновением пальцев начинает расчесывать и разгребать землю. Вот она, дорогая! Теперь только определить: одна ли она или соединена с другими? Его пальцы работают быстро, как ножницы парикмахера. Острие мины уже на две трети снаружи. Остается подкопаться под нее, чтобы проверить, что там с ее днищем. Ага! Провод куда-то идет от днища. Дополнительный взрыватель быстро оказался в руках Воронцова. Теперь надо тянуться за тоненьким проводом к "соседке". Стоп! Под руку попадается еще один провод, идущий в сторону. По-видимому, букет мины расположен в виде звезды. Это предположение быстро проверяется миноискателем. Точно. Звезда. Теперь легче. Пальцы мелькают, как у пианиста.

Политрук Апресьян наклоняется к моему уху:

- Когда разминирование идет под огнем противника, приходится находиться над выкапываемой миной и прикрывать ее своим телом, чтобы какой-нибудь осколок не залепил в нее, пока она не разряжена.

- Ну, а как же самому минировать в такой чертовской темноте?

- По нитке. Вбивается колышек, тянется нитка, надо ползти, держась нитки. Собьешься - разорвешься. Такой закон... Но полной темноты не бывает.

- Как не бывает! - говорю я, протягивая перед собой свои руки и мгновенно теряя их очертания.

- Мы сейчас не под огнем немцев, - говорит политрук. - А когда под огнем, тогда замечательно освещает, работать легче... Только тогда, конечно, другой вопрос появляется.

- Какой вопрос?

- Насчет жизни, - смеется он.

Теперь, когда Воронцов в паре с новичком разрядил уже штук двадцать и отмерил колышками сделанный им проход в минном поле, картина ночи, мертво пересказанная в наградном листке, встает, как повторенная заново жизнью.

...Это произошло в районе высоты 28,2. Шел дождь. Грязь была совершенно непролазная. Впереди дрожал океан огня.