Минни (СИ)

— О господи, Люциус… Сколько ещё функций у твоей ленты?

Он тихо усмехнулся:

— У тебя будет много времени, чтобы узнать их все. А пока лишь скажу, что по давнему обычаю наших предков жених завязывает узел невесте в знак вечной любви. И я привязываю тебя к себе. Навсегда.

По тихому скрипу Гермиона поняла, что открылся потайной ход, как в трактир «Дырявый котёл».

— Эту комнату мэнор открывает только для тех, кто решил связать себя древними узами, — тихо пояснил Люциус. — В брачную ночь.

Гермиона не нашла, что ответить, только облизнула пересохшие от смущения и любопытства губы и крепче сжала руку мужа, когда он помог переступить через порог.

Тайный ход закрылся со зловещим скрипом. Внутри пахло чем-то древним и чуть сладковатым, так пахнет в подземельях или старых библиотеках. А ещё немного — мускусом.

Лёгкий ветерок пронёсся по помещению, взметнув подол платья Гермионы.

— Люциус… Мне страшно!

Он взял её за руку и крепко сжал.

— Ничего не бойся. Я здесь, рядом. А ты — теперь хозяйка здесь… Я, Люциус Абраксас Малфой, беру в жёны эту ведьму, Гермиону Джин Грейнджер!

Его громкий голос разнесся по невидимому помещению и несколько раз отразился от стен. Земля под ногами будто задрожала. Она не двигалась, но в то же время чувствовались колебания: р-рок! Р-рок!

И Гермиона с волнением поняла: мэнор разговаривает со своим хозяином, откликается ему. В воздухе всё потрескивало от избытка магии так, что покалывало кожу, даже в Хогвартсе казалось, было меньше этой неукротимой волшебной силы.

Она с трудом подавила желание прижаться к мужу, когда в вое невидимого ветра услышала голоса: мужские, женские, молодые и старые. Это было жутковато.

— Я взял её невинной, и кровь её на мне! — зычным голосом продолжил Люциус.

Гул усилился. Сейчас в нём различался шёпот: «сильная ведьма», «даровитые дети», «владеет, обладает», «до смерти, до конца». Создалось пугающее ощущение, что множество волшебников из бесчисленных поколений Малфоев стоят вокруг неё и бесцеремонно разглядывают, обсуждают.

Гермиона выдавила:

— Это что, какая-то тёмная магия?

— Тёмная — не значит плохая, — усмехнулся Люциус. — Ты согласна быть моей? Согласна быть со мной единым целым?

Она почувствовала, как вспыхнули щёки от властных и возбуждающих ноток в его голосе. Этот ритуал не шёл ни в какое сравнение с тем, что провёл Кингсли.

— Да, я… — во рту вдруг пересохло.

— Громче!

— Согласна!

— Да будет так! — ответил Люциус.

Тёплый вихрь снова закружил подол свадебного платья вокруг лодыжек, и Гермиона отчаянно сжала руку мужа от страха.

По шороху и звуку расстёгиваемой молнии она поняла, что он разоблачился. Но оказалась совсем не готова к тому, когда Люциус положил руку ей на спину, медленно размыкая застёжку свадебного платья.

— Люциус! Я боюсь! Я хочу видеть тебя!

— Доверься мне, милая, — Малфой встал позади, и его тёплое дыхание щекотало ухо. — Ещё увидишь. А пока чувствуй!

Гермиона замерла, прислушиваясь. Люциус шептал какие-то заклинания то ли на кельтском, то ли на бретонском, и голоса предков вторили ему, умножая силу волшебных слов.

И от его ласковых касаний, а ещё от магии, разлитой вокруг, Гермиона почувствовала, как знакомый жар охватывает тело. Руки мужа спустили вниз платье, и, поглаживая бёдра, а затем талию, поднялись к груди, лаская нежные полушария.

Не видя Люциуса, Гермиона могла только представлять себе его в сумраке, фантазировать, как он разглядывает её с нарастающим вожделением, и от этого желание усилилось.

— Ты делала мне массаж столько раз… а я так ни разу и не отплатил тебе. Сейчас самое время. Скажи, когда ты перестала считать это повинностью?

— В ноябре… Ты тогда ночью пришёл ко мне сообщить о том, что перешёл на сторону Ордена…

Его руки мягко сжимали и гладили плечи, окутывали приятным теплом, и Гермиона немного расслабилась. Она не заметила, как муж медленно освободил её от перчаток, покрывая лёгкими поцелуями сгибы локтей и тонкие запястья. Вот он спустился ниже… сдвинул край чулка, мучительно медленно стаскивая его… едва ощутимые касания губ обжигают внутреннюю сторону бедра, вызывая предательскую дрожь в ногах… и ноющее напряжение между ними.

Когда Люциус потянул вниз трусики, Гермиона только шумно выдохнула: она ощутила, как её влага промочила ткань.

— Пусть они уйдут… Призраки…

— Здесь никого нет, кроме нас. Малышка… Как ты прекрасна!

И действительно: голоса стихли, и воздухе звенело лишь эхо наговорённых заклинаний. Губы Люциуса коснулись её промежности, и Гермиона безотчётно застонала. Вдруг стал ясен смысл этого ритуала: она чувствовала то же самое, что и муж. Их ощущения перекликались между собой и от этого увеличивались. Руки сами сжали его мягкие пряди, словно пытаясь прижать ближе или передать, как же ей хорошо.