Минни (СИ)

В иной раз Люциус так долго отмалчивался в кресле перед камином, дымя трубкой, что и троллю было ясно, что он думает о сыне, оставшемся во Франции. Или о каких-то нерешённых проблемах, связанных с ним. К тому же, Малфой всё ещё оставался главой попечительского совета Хогвартса, а в скором времени собирался занять в Министерстве должность советника по финансам по предложению Бруствера. Сам Кингсли, по словам Люциуса, был от этого не в восторге, но людей после войны не хватало, а прежний советник, Энтони Дулитл, вышел на пенсию.

И однажды, именно в тот вечер, когда Гермионе снова приснился кошмар с Драко, Люциус как раз явился не в духе. Глаза его зло поблёскивали, отливая холодной сталью, и тонкий запах виски витал в воздухе, когда мужчина, тяжело оперевшись на комод, смотрел на неё.

— Как твои успехи, Гермиона? — голос был опасно вкрадчивым, будто они снова оказались в роли хозяина и горничной в его кабинете. — Тебе удалось справиться со своими страхами?

Молодая женщина сжала губы, вцепившись в край столешницы. Ей не нравилось, что Люциус не назвал её сегодня «дорогой», выйдя из роли заботливого мужа. К тому же, признаваться в своём полнейшем провале не хотелось, но этот тон… он пугал до дрожи, будя непрошенные воспоминания.

— Я стараюсь, — глухо заговорила она, опустив глаза и старательно разглядывая узоры на полированном дереве. — Доктор Фоссет говорит, что это может занять несколько лет…

— Вот как?

Люциус бросил голодный взгляд на её стройные ноги, выглядывающие из-под полупрозрачного пеньюара, на округлившийся животик, и уже почти передумал, но отступать было нельзя. И без того слишком много времени упущено.

— Скажи-ка мне на милость, — заговорил он, неторопливо подходя ближе и расстёгивая рубашку, — что именно сделал мой сын с тобой в ту ночь, что тебя так трясёт при одной мысли о том, что мужчина коснётся тебя?

— О чём ты? — Гермиона изумлённо уставилась на него и подалась назад, но натолкнулась спиной на бревенчатую стену. — Ты ведь и сам всё знаешь…

— Подробности! — оскалился Малфой в её перепуганное лицо. — Мне нужны подробности! Дракловы детали!

Он вдруг рванул её на себя и, сжав подбородок пальцами, зло бросил:

— Что он делал с тобой, Гермиона?

Женщина ещё старалась разглядеть в его глазах остатки рассудка, но вместо этого увидела ядовитую горечь ревности и что-то ещё, неопределяемое, странное. Она молча дёрнулась за палочкой, оставленной в шаге — на полке с книгами, ведь от Люциуса она такого не ожидала. Его стальные пальцы сдавили запястья, как наручники, и вытянули руки над головой. Он так прижался к Гермионе голой грудью, что свежесть его одеколона, смешанного с запахом кожи, окутала дурманящим облаком. Позади бревна впивались в лопатки. Отступать было некуда.

— Что ты делаешь?! — всхлипнула она. — Зачем?

— Претворяю в жизнь твои кошмары! — рыкнул Малфой. Он вклинил колено между её ног, прижавшись бёдрами. — Собираюсь отыметь тебя везде! Для начала сюда! — он упёрся в неё отвердевшим членом в брюках, и женщина взвизгнула:

— Пусти! Пусти!

— Я тебе открою один секрет, Гермиона, — его изогнутые от злости губы касались уха, и каждое слово отпечатывалось в мозгу каленым железом, — когда ты сопротивляешься, это только сильнее заводит!

— Перестань! — она вся побелела, как полотно. — Не надо!

— Я твой самый близкий человек! — между ними не осталось и дюйма, Гермиона чувствовала мужское дыхание на лице. — Я тебе теперь мать, отец, и муж! Так что давай! Скажи это!

— Не м-м-м-м-м-м… — горло будто свело судорогой. — А-а-а-а!

— Как он называл тебя?!

— Я… Ягод-кой…

И воспоминание резануло по живому. Лопнула рана, из которой слезами просочилась боль.

— Чего он хотел?! Отвечай!

— Чтобы я кричала! — прошептала она, закрыв глаза от заново переживаемого ужаса. — Кричала под ним! Чтобы кончила…

— Скажи, скажи, чего ты боишься?! — не сбавлял оборотов Люциус, не давая ей закрыться и уйти в себя. — Давай, говори!

Гермиона задыхалась от страха. Хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, она не видела перед собой ничего, кроме белой рваной рубашки Драко и его голой груди. Громадная холодная лапа дикого ужаса сжала её всю, грозя раздавить, как букашку без всякой жалости. Была — и нету. И разве только Гарри вспомнит её с сожалением и грустной улыбкой, потому что больше некому…

— Хватит! Не надо больше! — она с такой силой рванулась из его рук, что Люциус едва удержал её, прижимая к себе.

— Говори! Давай, Гермиона! Скажи это! — кричал он, добиваясь, чтобы она, наконец, разозлилась.

— Я боюсь! — вдруг отчаянно завопила девушка. — Мне страшно! Я боюсь, что ты окажешься Драко! И снова причинишь мне боль! Я не вынесу этого ещё раз…

Она зарыдала, вырвав руки и прижав ладони к лицу. Люциус ослабил хватку, осторожно обнимая Гермиону и мысленно вознося молитвы Мерлину, что всё обошлось, и ребёнок не пострадал. Она смогла. Справилась.

— У него нет над тобой власти, кроме той, что ты даёшь ему сама, — шептал он ей в пушистую макушку. — Ты женщина, и нет твоей вины в том, что он оказался сильнее тебя! Позволь себе быть слабой…