Минос

Как только мама рассказала доктору о случившемся, упомянув при этом сумочку девочки, он вызвал полицию, и они сразу же отправились в церковь. Брэнди пряталась в ванной комнате. Она оказалась достаточно умна, чтобы избавиться от пакета с наркотиком, выбросив его вместе с конфетами. Но она все же оставалась подростком и не могла знать, что маленький мальчик непременно должен был оставить в сумочке следы наркотиков. Вероятно, он взял леденцы из пакета, попробовал их, вкус ему не понравился, что вполне естественно, и он швырнул оставшиеся обратно в сумочку, где они рассыпались на дне. Он вовсе не заботился о том, чтобы аккуратно вернуть их на прежнее место, и полицейские без особого труда обнаружили на дне сумочки два крошечных кусочка.

Конечно, Брэнди была умной девочкой и прекрасно знала свои права, так как часто смотрела передачу «Закон и порядок». Она понимала, что для осмотра ее личных вещей нужен соответствующий ордер. Но полицейские умели воздействовать на подростков. Они объяснили ей, что в организм мальчика попало какое-то наркотическое вещество, вероятно, представляющее серьезную опасность для его жизни, и они должны непременно отыскать его следы, чтобы тем самым помочь врачам спасти его жизнь. В противном случае ей может быть предъявлено обвинение в попытке совершения убийства второй степени. После этого Брэнди открыла свою сумочку.

Когда мама прервала свой рассказ и посмотрела на меня, в ее глазах стояли слезы.

— Hiya, lo siento mucho. Ay, mi corazon…[49]

У нее болело сердце или она обращалась к своему любимому внуку, которого называла «corazon»? Ответа на этот вопрос не было. Ее сердце и ее внук представляли собой неразделимое целое.

У меня в голове снова наступило просветление. Я наклонилась вперед и обхватила обеими руками ее голову.

— Мама, — сказала я на нашем родном языке, который в данных обстоятельствах был несравненно лучше английского, — ты ни в чем не виновата, не надо казнить себя.

Моя мать всегда была добра ко мне, всю мою короткую и жестокую жизнь. Теперь настала моя очередь.

Я провела рядом с сыном всю ночь и все это время тешила себя надеждой, что его дыхание будет ровным, во всяком случае, оно не прервется. Ритм его сердцебиения отображался на зеленом экране монитора, и мне часто казалось, что его сердечко бьется слишком быстро, чтобы я могла окончательно успокоиться. Он спал или по крайней мере был без сознания и поэтому не знал, какие мучения испытывает сейчас его маленькое тело.

Во всяком случае, мне очень хотелось верить в это.

Он повернулся ко мне, и я чуть не заплакала, увидев его измученное лицо. Но это были слезы радости, так как я наконец-то убедилась в том, что это не кома. Доктор Клэнси долго убеждал меня в этом, но в глубине в душе у меня оставались сомнения на этот счет. И сейчас я с радостью обнаружила, что никаких признаков комы нет. Скорее можно говорить о бессознательном состоянии.

Я смотрела на его лицо и закрытые глаза и пыталась не обращать внимания на тонкие пластиковые трубочки, которые выходили из его ноздрей и тянулись к большой емкости с кислородом. Вдруг я заметила в нем поразительное сходство с его отцом. В последнее время я старалась не думать о Сезаре, хотя мать часто напоминала мне о нем. Она говорила, что Сезар заставил меня поверить в Небеса, так как только там могла найти достойное пристанище и успокоение душа этого доброго человека. Иногда мне казалось, что мать была больше влюблена в моего мужа, чем я. Сезар был для нее образцом hombre cabal,[50] человеком, чем-то напоминающим ей Фиделя (одного из наиболее почитаемых ею героев), так как всегда был истинным революционером. А все потому, что Сезар прекрасно готовил pupusas[51] и убирал кухню, причем часто делал это в один и тот же вечер. Кроме того, он сам гладил себе рубашки, хотя нередко ходил в грязных брюках. Семья Сезара была индейской гораздо в большей степени, чем наша, — его предки жили в горах на севере Сальвадора. Правда, в отличие от своей бабушки Сезар не говорил на языке нахуатль или пипил, хотя и родился к северу от озера Илопандо, но он хорошо готовил и содержал дом в чистоте.

И вот сейчас я видела в лице спящего сына черты Сезара.

Брэнди была застигнута врасплох моим внезапным появлением в комнате для допросов. Она, вероятно, понимала или даже надеялась, что ей дадут другого следователя, возможно, более объективного. Мое появление стало для нее сюрпризом.

Я провела с ней немного времени. Она уже успела обзавестись адвокатом. Учитывая ее социальное происхождение и общественное положение ее отца, владельца местного гольф-клуба, я ничуть не сомневалась в том, что она вряд ли окажется в тюрьме — в крайней случае пробудет там совсем немного. Разумеется, с ней проведут работу врачи, она пройдет курс реабилитации и, может быть, даже пролечится некоторое время в той самой клинике Святой Елизаветы, для которой церковь собирала пожертвования.

Я сообщила ей об этом.