Минсалим, Мунир и полёт с шахматами

– Это ты точно напомнил: съешь хлеб, прожуёшь и последний штрих – облизать губы. Утром можно было есть не торопясь, впитывать каждую крошку, каждую сахаринку. Это вечером должен поделиться, кто-нибудь обязательно на хвост сядет. Утром все спят, ешь один.

– Вроде бы и кормили неплохо, но есть хотелось всегда.

– Когда нас перевели в обычную школу, с домашними стали учиться… Ты в татарской школе остался, я в русскую пошёл. Татарский язык так и не выучил толком. Так вот, сдружился с Юрой Дьяковым, он в Поповской слободе жил, на Первой Сибирской. Пришли к нему. Бабушка сделала глазунью на сале, здоровенную сковородку нажарила. Юрка закочевряжился: не хочу. Думаю: как это человек есть не хочет? Невероятно! Я с утра до вечера голоден. А тут сковородка скворчит, жёлтые глазки аппетитно подмигивают, запах невозможно вкусный наполнил кухню. Как можно отказаться? Глазунья не успела остыть, я уже расправился с ней, сковороду хлебом полирую. Бабушка забеспокоилась, в тревоге руками всплеснула:

– Не поплохеет тебе, сынок?

Я ей честно заявляю:

– Мне, бабушка, от еды никогда не плохеет.

Она смотрит на меня испытывающе, будто ищет на лице признаки близкой смерти:

– Но там же двенадцать яиц! – говорит с ужасом. – Двенадцать!

– А я, бабушка, не считал. Надо было с кем-то поделиться?

– Да нет, надо ещё пожарю! Но ведь уму не постижимо – двенадцать вот так вот одним махом проглотить! Мужик не каждый осилит!

Славно мы трудились. Мунир работал без устали, что ни скажу – делает. И не переставал удивляться. Одним инструментом попробует линию провести, другим. Я северную или татарскую легенду вспомню. Или пофилософствую на тему труда костореза. Скажу, что поле деятельности у нас по большому счёту всего ничего – крутимся вокруг трёх-четырёх персонажей: человек, животное, птица, рыба. Ну, дерево ещё. У музыканта семь нот, у нас и того меньше. Как быть? Помещай героев во вселенную под названием Любовь и жизни не хватит рассказать. Резец подключай к сердцу. Делаешь медведя – залезай в шкуру медведя, женщину, пусть ты мужик, будь женщиной. Почувствуй за спиной крылья, вырезая птицу. Надо стать волшебником, чтобы сделать волшебника. И не думай, сколько получишь. Придёт срок – продашь работу, но не навешивай раньше времени ценник.

Сидим в один из вечеров, Мунир говорит:

– Сегодня пятница, я по плану должен пиво пить. А некогда. Пролетает пивопитие.

Я тогда не придал значение его словам. А зря. Оказывается, недопитое пиво не прощается организмом Мунира, недопив найдёт момент и потребует компенсации.

День на десятый напряжённого труда Мунир заявил:

– Закончим шахматы, поеду в Димитровград и уволюсь, буду резать.

Я ему:

– Ни в коем случае, дурья ты башка! Вбей в неё: резьба – это хобби! Чисто твоё хобби.

– У тебя ведь профессия, – обиделся, – а я что, как марки собирать?

– При чём здесь марки! Я ничего другого не умею, у тебя в руках настоящее дело. Я бы хотел быть пастухом, но у меня нет стада. А так бы пас коров и заодно резал. Сидишь на лужайке и режешь в своё удовольствие те же шахматы. Бык – король, овечки – пешки, козы вместо коней. Вот она натура – траву жуёт, а вот я – из кости ваяю бурёнок и козочек. И всегда кусок хлеба имею, если даже не с маслом, с молоком точно. Есть вдохновение или нет, посетила муза или огородами прошла, продал своё произведение или не нашёл покупателя, всё одно хозяйки коровок накормят.

– Не верю! – Мунир хохочет.

– Я и не прошу тебя верить. Я тебе искренне говорю.

Мунир отбил телеграмму в свой атомный институт, попросил дать две недели отпуска без содержания. Напросился со мной ехать в Омск, доставлять шахматы по назначению.

Душевно работали. Такие ладные фигурки у меня получались. С Муниром в два раза быстрее дело продвигалось. Дай-ка, думаю, к шаману вернусь, ручку поправлю, на бубне что-нибудь награвирую. Сошло бы и так, да время есть – можно ещё поработать.

Мунир спрашивает, глядя на фигурки:

– Когда полировать?

Ему не терпелось, поднаторел в полировке кости.

– Дорогой Мунир, – разочаровал его, – мы их клепиком до того доведём, что шкурить не надо, если только самую малость полирнёшь, они должны быть похожими на вещи, которые пролежали долгое время в старом сундуке на чердаке столетнего дома. Явили нам себя из донынешней жизни, пришли со своей судьбой. Берёшь, к примеру, шамана и хочется спросить его о верхнем мире, в который он давным-давно переселился. Самая первая подставка, которую ты отполировал, скажу честно, не пойдёт. Её взять в руку невозможно – соскальзывает. Фарфор какой-то. Всем своим видом говорит – я новенькая. Так что не обижайся, сделай ещё одну – тридцать третью!

– А эта лишняя? Не нужна?

– Можешь взять на память.

Он обрадовался:

– Можно? Обязательно возьму!

И рад, как дитё. Как тут не добавить счастья.

– К ней фигурку шамана сделаю, поставишь дома в Димитровграде. Будешь вспоминать отпуск.

– Ух ты! – глаза Мунира засветились. – Спасибо, ты настоящий друг!

И показывает на шамана, которому я бубен подправлял:

– Такого мне сделаешь?