Минское небо

Цветная-Нагая=Тупая. Я сейчас совершенно голая сижу на диване, застеленном черным покрывалом. А передо мной все тот же безмятежный Костя; даже во сне он кажется мне загадочным. Лучи утреннего минского солнца озаряют комнату. Но в ней все равно мрачно и холодно. Чувствуется небрежная искусственность всего окружающего. + как-то сыро, невыносимо сыро… Смотреть из окна на солнце… Лучше бы не было глаз, а была только вода вокруг. Бесконечные потоки теплой воды омывали бы мое лицо. Я устала от этого холода и грязи.

Ботаник еще спит. Книга Хьюи Ньютона под подушкой. Наследие Адольфа Гитлера в голове. Он бездарен, но талантлив. Он неизведан, но мелок. Он издан, но в андеграунде. Он на поверхности, но далеко. Его линзы выжигают увеличительным стеклом силуэты на деревянной коже, а звонкие напевы церковного хора пожирают внутреннюю гордость за отечество иллюзий.

Проекция
Селекция
Луна
Оборотня эрекция
Внедряется в меня
И делает пробоину
На корабле
С детьми и дамами что в неглиже
Привыкли видеть сны о золоте и серебре

Здесь не Земля, а — земля. Абсолютно разные вещи. Земля одна, а земля — везде. Как и люди: черные, желтые, белые, беглые, жухлые, шторные. Ботаник — кромешник. Ботаник — опричник.

Синдром Достоевского. А кто же я? Я Олеся. Я живая. Я выполняю команду «жить». А за командой три больших восклицательных знака и маленький вопросик, видит который только Философ. А еще в конце команды «жить» расположена точка с запятой. Это то, что делит два абсолютно разных мира. Какой из них лучше, я постараюсь рассказать позже, если смогу.

Скоро проснется Костя. Надо надеть на себя позитивный салатовый халатик, цвета весны, поникшей в глыбах столетнего льда. Издохшей.

Четвертованный год подает признаки жизни. Электричка уходит вдаль. Там люди. Они, сонные, читают газеты и дремлют среди призраков «Комсомольской правды».

Я скоро пойду в университет. А потом я пойду в клуб. Там отдыхают. А я помогаю людям отдыхать. Придет весна, и я подарю Косте футбольный мяч, Философу — лимонад «Буратино», а Ботанику — чехол для очков, которые он не снимает даже ночью. Порой у меня такое ощущение, что он вообще не спит, а только что-то вечно изучает, как будто думает воссоздать совершенно новый мир, более злой и из-за этого порядочный.

А я одна сейчас. И всегда была одной. Но это самое настоящее счастье — спать на этом матрасе одной, чтобы никто потными ладонями не лапал меня за грудь, не рвал толстыми жирными пальцами мою промежность.

Героиня студии «Беларусьфильм».

В ноябре 2008-ого, чтоб тебя побрало…

Я смеюсь сейчас. Но вряд ли от радости. Эта осень, наверное, никогда не кончится, как и мое вынужденное бл…дование, нервное блуждание по тоскливым коридорам белорусской действительности.

Город Минск. Для некоторых это столица, в которой больше всего запоминается широта и простор городских улиц, а также монолитность и имперский пафос маленького метро. А для меня это просто огромный колбасный цех, который выкручивает в трубочку волю провинциальных девочек, огромная кондитерская, которая из их невинности делает пышный крем для толстожопых, ублюдочных, полуживых человекоподобных существ, огромный дурдом, где каждый время от времени бьется головой о противоположную панельную стенку собственной маленькой комнаты.

Ночные клубы. В них развратная «звездная молодежь» дожидается праздно своего судного дня, великого похода в Чистилище (при наиболее благоприятном для этого мудачья варианте).

Сегодня я спала дома, но эту ночь я буду на рабочем месте, пока не появится очередное животное, мечтающее о свежем, красном, сочном мясе. Когда-нибудь оно подавится падалью, станет жертвой копрофагов.

Напротив меня икона Богоматери. Ее мне подарила покойная моя бабушка, что жила с нами в деревне. И я прошу прощения, прошу заступничества. Но каждый раз на письма с моими просьбами ставят красный штамп «отказано». И так всегда, так всю жизнь будет со мной. Я вульгарная бл…дь снаружи и маленькая беззащитная девочка глубоко внутри, у которой украли и разрезали толстыми ножницами детство и юность. Невинная жертва бурных и пьяных по…бок, грязной похоти, групповухи и содомии, как говорится, еще с отрочества.

Олеся дышит

Олеся блюет

Олеся дышит(глубже)

Олеся блюет (искренне)

х2

И все же, несмотря на мою тернистую, вывернутую наизнанку жизнь, я буду в раю, в нашем отечественном белорусском раю, страдающем от псевдосоциализма и принудительного товарораспределения. Я верю, что у меня там будет возможность поиграть на чувствах, на самых настоящих чувствах, которые были утоплены в крепких алкогольных напитках и в человеческой похоти.

Олеся когда-нибудь убежит
Олеся куда-нибудь улетит
Олеся чего-нибудь не поймет
Олеся проснется и звонко засмеется