Минучая смерть

И все не по ней, все не так, - за все била, выкручивала волосы, как-то особенно, по-птичьи, впивалась ногтями в уши, шипела, топала ногами, из-за каждого пустяка надрывалась, словно из нее вынимали душу, и Федя дал ей кличку "Нечистая сила". Сдался он ей не сразу: убегал к меднику и делал все наоборот-прожигал утюгом белье, путал соль с сахаром, корицу с перцем, уксус с постным маслом, часами ходил в лавки и на базар. Это приводило к тому, что "Нечистая сила" сильнее била его, раньше будила и вертела, вертела им, выталкивая вон лишь после обеда, когда засыпал золотушный, капризный ребенок.

Тогда Федя спускался в подвал. Лохматый медник оглядывал его и кривил рот:

- Ну, отстрадал? Вот апомни, как из-под штанов в голову ум перегоняют, чтоб легче костям было. Ну, чего уши развесил? Слушай, а сам чисть воцда неси. И деньги мне1 Понял? Мне! Я работаю, а неона! Ее дело жрать готовое да поедом есть нас. Понял? Я ее отучу деньги перехватывать...

Федя слушал, чистил кастрюли, чайники, подносы, самовары, подсвечники, нагружался ими и нес заказчикам.

И каждый раз кто-нибудь брал у него работу и говорил:

- А за деньгами, мальчик, зайдешь на той недельке...

Голова его заранее начинала звенеть, в ушах резало.

Он молил, просил заплатить или отдать работу назад,, плакал и возвращался медленно, с тоскою. У дома угрюмо поднимал голову и вздрагивал: как в страшном сне, "Нечистая сила" через окно пучила на него глаза, делала знаки, чтоб он не попался на глаза меднику, и бежала в сенцы:

- Ну, давай! Опять не все? А зачем работу отдал?

Зачем, стерва, спрашиваю, отдал?

"Нечистая сила" захлебывалась слюною и бранью, зажимала в пальцы нос Феди, колотила его затылком о стену, запрещала плакать и взрывалась приказаниями. Так день за днем, целый год, а в году триста шестьдесят пять дней, а в день можно и рвануть за волосы, и ударить, и ущипнуть, и пнуть ногою, и толкнуть, и схватить за нос, и, и, -и, - в год "Нечистая сила" высушила на щеках Феди румянец, надорвала его голос и так вышколила, что он вертелся юлою, все мог и все, кроме медницкого дела, знал. Разлучило его с нею несчастье: пьяный медник попал под фаэтон, доехал с городовым до больницы-и аминь.

Федя обрадованно стал собираться домой, но "Нечистая сила" сдернула с него сапоги и повела на кухню. Он сутки мыл и чистил рыбу, селедки, рубил мясо, перебирал на кисели клюкву, яблоки и груши. Когда поминальщики съели все и разошлись, "Нечистая сила" спрятала перемытую Федей посуду, оглядела комод и швырнула сапоги:

- Ну, лети, да поминай добром!

Федя обулся, Снаружи защелкнул на задвижки все двери: "Сиди, чтоб ты пропала", - и заторопился. Знал, что мученьям его конец, но озирался, мгновеньями слышал за собою крики "Нечистой силы" и бежал. Дома скупо рассказал о случившемся, напился чаю и лег спать. Засыпая, думал, что не проснется и через сутки, но сон отлетел ранним утром. Он из-под одеяла последил, как мать делит купленный хлеб: "Это на завтрак, ото на обед, это на ужин", - и вскочил:

- Мама, я у хозяйки пирогов стырил, возьми там в узле.

Егор расхохотался, а Варвара растерялась и ушла за печку. Федя два дня бродил по слободке, у завода, но от родных мест, от товарищей уже отлетело что-то.Все как бы пригнулось и было серым, скучным... Вороны у собаки, казалось, тоже вырвались из цепких лап "Нечистой силы" и не могли притти в себя. А у речки, на месте, где так хорошо было ловить рыбу, Федю охватили тоска и слезы.

И пойти не к кому, и сидеть дома не было сил.

Отец уже сказал ему, что летом, если нога не станет прежней, он заложит дом, наймет адвоката, будет судиться с заводом и высудит, вырвет свое, а тогда... Отец волновался, размахивал рукой, но в его и в материных глазах был страх: оба боялись просудить дом и остаться без крова.

Все лишнее было уже прожито. Не будь огорода, да маленькой помощи котельщиков и жившего по соседству модельщика Середы, давно была бы снесена на толчок последняя одежда.

С виду нога отца была здоровой-ни ран, ни опухоли, ни красноты, но согнуть, ступить на нее нельзя было: она изнутри как бы загоралась и долго звенела режущим звоном.

Оживал отец только перед утренним чаем и после ужина: мать подкладывала под него клеенку, окунала в горячий соленый раствор летнее одеяло, оборачивала им больную ногу, а потом растирала и мяла ее. Отец яснел, поблескивал зубами и тянул:

- Во-о-во-о-от, поводн-и-и грешника по раю, он тебя на закорках таскать будет.

Федя понял, почему мать ни разу не навестила его у медника, пожалел, что ругал ее, сходил в город и сам нанялся на работу к жестянщику. Варвара собирала его с плачем.

Егор хотел сказать ему наставление, но только махнул рукой и пробормотал:

- Спасибо, что сам увидал, как у нас сладко, и догадался.

За воротами, в бледном оттепельном свете, Федя простился с матерью, взял из ее рук узел и, пряча лицо, на ходу выкрикнул:

- Ты б хоть раз в три месяца забегала, а то сиротой, посчитают и жеще жучить будут!

- Да разве я не хочу, что ты!..