Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают

Когда в знаменитое заведение ворвались штурмовики с собаками и факелами, изящному танцору удалось-таки бежать со сцены — в кухню, где жарили цыплят. Жарельщики позволили жиголо Айтелю спрятаться под огромным разделочным столом. Штурмовики его не заметили, и Айтель, дрожа от страха, прижавшись к мокрой кафельной стене, остался сидеть под дубовым столом: по его расчетам — на пару дней, оказалось — надолго. По ночам штурмовики маршировали с факелами, а внизу, под разделочным столом, Айтелю нужно было привыкать к тому, что прямо над его головой рубили головы курам. А дальше: ноги — прочь, перья — долой, кишки — вон… Айтель учился увязывать голоса жарельщиков с запахом их ног, фюрер взял Варшаву, и потребление цыплят возросло, потом жарельщиков стали забирать на фронт — во Францию и в пустыню, но по-прежнему, днем и ночью, цыплята подвергались разделке, евреи — аресту, а бедрышки с шипением погружались в кипящий, клокочущий фритюр, от которого во все стороны летели брызги. У стола теперь трудились женщины, и Айтель — по-прежнему во фраке и лакированных туфлях — видел, как на бледных ногах у них все рельефнее набухали вены и появлялись мозоли, почему-то похожие на куриные глаза. Часами он обдумывал, как бы добраться до их сумок, и съеживался от страха, если одна обвиняла другую в краже хлеба или фунта сливочного масла. Женщины кричали, заходились от ярости, плакали, и Айтель, питавшийся в основном куриными отходами, был близок к тому, чтобы прильнуть губами к какому-нибудь выглядывающему из сандалии пальчику, пусть даже закрытому носком: «Извини, пожалуйста, милостивая государыня, но рядом с тобой, под столом, живет Айтель, и временами ему хочется пожрать чего-нибудь совсем иного, нежели эта постылая курятина…»

Айтель опасался, что однажды выскользнет из своего укрытия, окажется у женщин между ног и под ногами, а фюрер кинулся на Россию, и потребление цыплят пошло на убыль. Наступила зима, по кухне призраком бродил Сталинград, и вскоре женщин стали переводить одну за другой на заводы боеприпасов, в бомбоубежища и те лазареты, что неуклонно приближались к столице рейха. Цыплят по-прежнему жарили в жире, на кухне же теперь стряпали девушки в форме, оспаривавшие друг у друга право подавать на стол солдатам, которые попали с фронта в затемненный танцевальный зал.

Как-то одна из них поставила свою сумку возле ножки стола. Айтель отважился ее открыть. Среди прочего в сумке была книга. Наконец-то книга! Хорошо понимая, чем он рисковал, Айтель раскрыл ее и начал читать, изучать, запоминать, осмысливать прочитанное, отдаваться игре воображения… И тогда все, чего ему так недоставало, внезапно возникло перед ним: то была жизнь… Кони скакали, королевы мчались, король полз. Пехота шагала вперед, офицеры шли перед и за ее строем, а четыре туры смело пересекали поле битвы по прямым линиям. Стройная стать, твердая поступь, ясные цели, убедительные победы. И все фигуры — что черные, что белые — ожесточенно сражались за одно и то же: за человеческое достоинство Айтеля. Он, скукожившийся под столом в калеку, вновь обрел способность танцевать. Да, в то время как за стенами бывшего Дома празднеств и увеселений проносились огненные смерчи, выли сирены и рушились здания, герой пядь за пядью отвоевывал свой паркет. Он мыслил, он играл… Не было больше ни жира, ни кур…

Танцевальный зал срочно превратили в лазарет, и однажды ночью на разделочном столе оперировали два врача. Айтель был счастлив. Ему снова пришлось сидеть, словно собаке, возле их ног, но теперь Айтель не был одинок. Нет, не был. Айтель раздвоился — на Айтеля Белого и Айтеля Черного. Они были чудесными партнерами и проницательными соперниками. Иногда выигрывал Айтель Черный, другой раз — Айтель Белый, а зал разлетелся на куски, рейх рухнул, фюрер исчез. От Дома празднеств и увеселений уцелели под грудой щебня лишь туалеты, гардероб, кухня — и Айтель. Куда ему было податься? Топать в неизвестном направлении, среди гор обугленного кирпича? Айтель остался внизу, в кухне, где когда-то жарили цыплят. Он вырезал в крышке стола шахматную доску, вылепил из глины фигуры — и продолжал играть.

Уже летом над ним открылась закусочная «Korffs Cowboy-Corner» [39], и Айтель, который — как по заказу — стоял за длинным разделочным столом, получил от Корфа в подарок ковбойскую шляпу и был принят на работу жарельщиком. Голову — прочь, перья — долой, кишки — вон… Айтель изобретал гениальные эндшпили, а если случалось, что топор врезался в древесину с чрезмерной силой, то заглядывал под стол с добродушной усмешкой: «Небось испугался, Айтель Белый?» — «Все в порядке!» — успокаивал Айтель Черный.