Минус 273 градуса по Цельсию

К. помедлил еще некоторое время и, преодолевая себя, двинулся к распахнутому выходу из камеры. Он все так же не верил конопеню. Но странно было упорствовать и оставаться в камере, когда тебе предлагалась свобода.

Конопень, пропуская его к выходу вперед себя, похлопал К. по плечу.

– Только не спеши, не спеши.

К. всего передернуло от этого покровительственного похлопывания и снисходительной интонации конопеня. Однако он счел, что лучшим ответом будет молчание.

Подчиненный конопеня, стоявший в дверях автокамеры, пятясь перед К., соступил на землю, но когда К. хотел обойти его, тотчас загородил К. дорогу. Они были непомерно близко друг к другу, аура в ауре, неудобно смотреть в лицо, и тело чувствовало жар его богатого мышечной массой, натренированного тела, кузнечные мехи его легких обдували лицо на выдохе ветерком.

– Вот так взять и уйти? – укоряющее сказал подчиненный конопеня. – Свобода – вещь дорогая. За нее поблагодарить следует.

Сзади уже стоял, с грохотом слетевший по ступеням, и тоже едва не подпирал К., обжигал своей мускульной энергией конопень.

Автокамера, рявкнула мотором, сотряслась, проскрежетала и тронулась. Они остались на обочине дороги втроем. Улица была слепяще залита полдневным солнцем, пустынна, в меру зелена. Обыкновенный июньский день, обыкновенная улица.

– И как же я должен поблагодарить? – спросил К. запирающего ему дорогу подчиненного конопеня.

– Во-во-во, – отозвался вместо того конопень за спиной. – Хороший вопрос. Погорячились мы, признаем. Но ведь и не просто же так погорячились, а? Мы тебя отпускаем, но ты тоже… навстречу нам. Мы тебе – ты нам. Проставиться надо. Чтобы заполировать. Чтобы и нам не обидно.

Проставиться! Они хотели, чтобы он в обмен на освобождение купил им спиртного! Чувством ликования захлестнуло К. Спиртного! Всего-то! Тут же, однако, ему вспомнилось, что денег у него в кармане, как и обычно, не густо.

– Двух бутылок… – Он споткнулся. У него чуть не вырвалось «хватит вам?», но с их тонкой душевной организацией такую форму вопроса они с легкостью могли счесть оскорбительной. – Две бутылки – нормально будет? – перестроился К. на ходу.

– Две? – с ласковостью в голосе, даже как бы проворковав, переспросил конопень. – Мы звери, что ли. Одной хватит.

На одну – этих денег в кармане у К. должно было достать с лихвой.

– Знаете, где здесь магазин? – решил он как можно скорее исполнить предъявленное требование.

– Проведешь? – посмотрел конопень мимо К. на своего подчиненного.

– Да рядом тут, что, – как подтверждая то, что уже сообщал, отозвался тот.

– Веди, – повелел конопень.

Откуда-то из воздуха соткался и обрел материальность другой его подчиненный, ходивший в фарватере. Он молча присоединился к ним, и все вчетвером, посмотреть со стороны – дружной компанией, К. посередине, они двинулись путем, которым повел их молодец, что запер К. дорогу после его освобождения из автокамеры.

До магазина и в самом деле оказалось совсем близко: пять минут – и вот они уже стояли у крыльца. Это был один из магазинов самой дорогой в городе сети, К., раз как-то по случаю побывав в таком, никогда больше в магазины этой сети не заходил.

– Ну, ты иди. А нам зачем. Мы здесь подождем, – благославляюще проворковал конопень.

– Не-не, – остановил К., сделавшего было шаг, фарватерный, что не позволил ему отойти от автокамеры. – Куда? А поинтересоваться нашим пожеланием?

– Да уж! – фыркнул другой фарватерный. – Пошел он… Банку водяры, что ли, хотел нам поставить?

– Нет? Не водки? – с нарастающей тревогой начиная понимать, что их согласие обойтись всего лишь одной бутылкой – это какая-то каверза, подвох, уловка, посмотрел К. на конопеня, – все же он был у них старшим.

С жестокой удавьей веселостью во взгляде смотрел на него конопень.

– Водяры мы себе и сами купим… – похмыкивая, произнес он.

Фарватерный, заперший К. дорогу у автокамеры, похмыкал в пандан конопеню.

– Коньячка баночку, – сказал он. – Одну, мы не звери, больше не надо. Но уж без нее… не выходи! Шесть лет выдержки, ноль семьдесят пять, увидишь там, где коньяки стоят…

Следом он назвал марку, и К. стало ясно, в чем состоял подвох. Коньяк, который они требовали с него, стоил его месячную зарплату. Зарницей, сверкнувшей у горизонта, мелькнула мысль о друге-цирюльнике и, как та пропульсировавшая зарница, погасла. Как было обращаться к другу-цирюльнику после погрома в его салоне.

– Да нет, – сказал он. – И близко к такому коньяку я вам ничего купить не могу.

– И близко нет?! – возопил фарватерный, заступивший К. дорогу у автокамеры и сейчас огласивший их требование. – На свободу по дешевке?! Ты свободе цены не знаешь?!

Жестокая удавья веселость стояла на равнобедренной трапеции веснушчатого лица конопеня.

– Пардон! – проговорил он. – Так просто ты от нас уйти не можешь. Долг платежом красен. Нет денег – значит, без денег. Иди тогда, бери – и выноси нам.

– Без денег? – недоуменно переспросил К. – Как без денег… Вы мне что предлагаете? Своровать?