Минус двадцать градусов по Кельвину

— Так, во — первых, это ты свои грабли к моей заднице тянул! — праведно возмутился я. — Во — вторых, если бы я сдал тебя страже, то в месте твоего будущего пребывания, ты бы стал «из таких» вне зависимости от своего желания, — состроил я педагогически — похабную морду. — Ну и, наконец, если честно ответишь на ряд вопросов, то отпущу. Как ты понял, я маг.

— А если не отвечу? — начал ерепениться любитель «отнять и поделить».

— Тогда, — выдержал я театральную паузу, в конце которой широко улыбнулся, — тоже отпущу. Но руку, — потряс я браслетом, — оставлю себе на память. Мало ли, пригодится, — хозяйственно завершил я.

— Я… — шмыгнул носом партизанен, — расскажу…

Ну и пошли мы к едальне рыночной под открытым небом. На моего спутника в ней позыркали, но попить — поесть продали, так что начал я, отрастив ледяной тросик наручника на достаточно длинное расстояние, задавать интересующие меня вопросы.

Итак, карапуз напротив, как ни удивительно, сирота. Но шиложопый и безмозглый, да еще и лентяй. Если бы он рассказывал, как его в приюте, которых было немало в Фиоре, в дыхательные — пихательные жирные дядьки трахают, кнутом параллельно охаживая, я бы его текущее положение понял. Наполовину, но понял.

Однако, приют он покинул не из — за развальцованных отверстий, чего там, вроде бы и не практиковалось, а из — за нежелания учиться (ерундой голову забивают), ну и работать, потому как спиногрызов приобщали к труду. Специально уточнив, насколько продолжителен рабский труд, на снаряженных лакримами станками и выслушав жуткие подробности, что «весь вечер». Ну, часа четыре рабского труда выходит, куда деваться, оценил я. И учат, сволочи такие, да. На вопрос, а что в поденные работники не подался, карапуз облил меня презрением в стиле, что он не лох, собирать фрукты и крутить коровам хвосты.

По итогам, я пришел к выводу, что судьба подобного создания и вправду обслуживать дыхательными и пихательными, причем, толстых дядек желательнее — те хоть заплатят. Ни черта не хочет делать, хочет, пока, вкусно жрать, ну а потом захочет еще всякого. Даже воровать толком не умеет, тырит еду с прилавков и пытается, не особо успешно, карманничать на детях. На детях, потому что кто постарше пиздить будут больнее.

Ну вот как — то совсем, невзирая на сиротство и малолетность, не вызывал у меня сей образчик человека ни сочувствия, ни понимания. Ну и педагогические измышления на тему «не так воспитали» меня не посещали. Как — то, куча детей в его положении, вот только не воруют.

Ну да и хрен с ним, каторжанам тоже надо куда пар спускать, решил милосердный я. Ну а забив на тяжкую судьбинушку и беспросветное будущее, стал я мелкого тиранить по вопросам городка. И, по мере его рассказа, выпадал в осадок.

Итак, обретается будущий ударник каторжного труда в ромашковой Маргаритке больше года. Причем стража здесь, как выражались его мимолетные собеседники — гастролеры, «лютая, волки позорные, взяток не берут!»

Собственно, в представлении юного ворюги, организованная преступность Ромашки представлена непримиримым им, ну и изредка заваливающимися приезжими. Вот такой пердимонокль, озадаченно думал я. Нет, понятно, что собеседник мой не великого ума создание, например, на стражу, время от времени запихивающую его в приют за городом и прописывающую плетей, он брызгал слюнями и негодовал. Ну, и не поспоришь, похоже, его жалеют по малолетству, а на каторге без него одиноко. Негодяи, а не стражники, факт.

Но при деятельности даже не организованной группы, но хоть какого — то криминала, даже мой собеседник бы об этом бы слышал. А этого не было, да и не врал он, судя по всему. Ну и хрен с ним, решил я, развеял наручники и послал непонятого по жизни на хрен. Воришка, прихватив со стола булку, скрылся вдали, ну а я поперся в гостиницу, полюбопытствовать насчет улова Лаксуса.

А у белобрысого были результаты, не сильно отличающиеся от меня, но любопытные. Итак, к некоему члену совета, хоть и с трудом, доказывая что он не верблюд, пробился. Аудиенция заняла пару минут и содержала в себе: «воруют, у членов совета, не ваше дело, напрягайтесь!»

— И противный такой, — ябедничал Лаксус. — Толстый, как бочка, а смотрел на меня как на пустое место, через губу слова цедил.

— Хоть что — то, насчет украденного? — с надеждой уставился я на парня. — Ну хоть формат какой — ящик, шкатулка, коробка, ну или всё — таки вещь какая?

— Бумаги! — просиял после полуминутного раздумья Лаксус. — Жирдяй жаловался, что восстанавливать долго, так что «желаю, что бы вы побыстрее разобрались!» — надуто спародировал он.

— Мдя, — протянул я. — Кстати, у них тут, считай, воров — то толком нет, — поделился я наболевшим. — Так, один мелкий карманник криворукий, да приезжие.

— И что в этом такого? — с удивлением уставился на меня Лаксус. — В Магнолии тоже, считай, нет.

— В Магнолии есть мы, — логично ответил я. — Когда в ответ на стыренный кошелек к тебе придет Гилдартс или «случайно» наступит Мастер… — не закончил я, но похихикали мы оба.