Минус Финляндия

Изучая все имеющиеся материалы по Финляндии и Маннергейму, Головин на пятый день работы над «Северным сиянием» вдруг неожиданно понял, что Маннергейм хочет мира с Советским Союзом! Филипп Ильич не мог объяснить логически, откуда у него появилось такое убеждение в отношении финского маршала, но интуиция подсказывала — Маннергейм хочет мира, потому что не может его не хотеть. Все последние годы этот человек только и делал, что подстраивался под внешнюю политику СССР, Германии и Великобритании. Он не слишком испортил отношения с Соединенным Королевством, что видно по отсутствию военных действий между финнами и англичанами. Он наверняка сохранил дружбу с Уинстоном Черчиллем, поэтому мир между Англией и Финляндией будет без проволочек заключен при первом же удобном случае. Финляндии нужна и выгодна не война, а торговля с богатыми Англией и Америкой. С другой стороны, Маннергейм всегда был более чем сдержан в своей поддержке Гитлера. Ничего, что можно было бы назвать крупномасштабной войсковой операцией, севернее Ленинграда и в Карелии за два года войны так и не произошло. Если Финляндия и дальше будет следовать в кильватере германской политики, то Третий рейх погребет ее под своими обломками. Маннергейм не может не видеть, как растет мощь Советской армии, не может не понимать того, что в один день до миллиона советских солдат и офицеров, вооруженных самым современным оружием и боевой техникой, вторгнутся на территорию Финляндии, опрокинут финские войска и, круша все на своем пути, дойдут до ее границы со Швецией. В этом случае дальнейшее существование Финляндии как самостоятельного и суверенного государства окажется под очень большим вопросом.

Поэтому сейчас, в сентябре сорок третьего года, маршал Маннергейм может думать и мечтать только о двух вещах. О выходе из войны и о надежных границах с Советским Союзом на будущее, послевоенное время. Любой эмиссар с советской стороны, который прибудет к Маннергейму с предложением сепаратного мира, будет принят и понят верно.

Вот только где взять такого человека, который мог бы выполнить такое деликатное поручение — примирение двух государств? Официальные каналы тут не годились, так как, во-первых, между СССР и Финляндией отсутствовали дипломатические отношения, а во-вторых, официальное лицо, известное и уважаемое в Финляндии, которое прибудет от советской стороны, непременно скомпрометирует самого Маннергейма в глазах немцев. Германия все еще очень сильна, в Финляндии дислоцируются несколько дивизий вермахта и СС. При неосторожной игре Маннергейм рискует слететь со своих постов и утратить всякую власть и влияние. Немцы просто спровоцируют военный переворот. Тут нужно найти такого человека, который был бы не засвечен на официальных мероприятиях и одновременно знал бы Финляндию и тамошний политический бомонд как Устав ВКП(б). Такой человек мог бы на мягких лапах войти в окружение Маннергейма и при случае передать ему советские мирные предложения с глазу на глаз. Скорее всего, маршал не станет выдавать такого эмиссара, а если посланник Страны Советов передаст ему грамотно написанное письмо от Молотова, то в дальнейшем он станет связующим звеном между финским лидером и советским руководством. Тогда Маннергейму уж совсем невыгодно будет выдавать нашего человека.

«Но кого именно можно послать к Маннергейму? — Головин перебирал в голове своих сотрудников, но не находил кандидатуры, которой мог бы доверить выполнение „Северного сияния“. — Неподготовленного человека не пошлешь, а готовить его — нет времени. Лучше всего с этим делом справился бы Штейн, с его тонкостью в работе. Но Штейн не специалист по Финляндии, да и находится он далеко от нее».

Головин провел рукой по голому черепу и, окончательно поняв, что иного выхода нет, начал крутить диск телефона.

— Рукомойников слушает.

— Приветствую тебя, Павел Сергеевич, — едва не сквозь зубы процедил Головин.

— А! Товарищ генерал-лейтенант? — умилился Рукомойников.

— Он самый.

— Чем обязаны вашему вниманию, товарищ генерал?

— Паша, ты меня лучше не зли. Должок за тобой, Паша.

— Вот как?! — совершенно искренне удивился собеседник. — Не припомню, чтобы я у тебя когда-нибудь одалживался, Филипп Ильич.

— Ты помнишь наш с тобой прошлогодний разговор?

— Это какой же?

— Не финти. Мы с тобой не так уж часто встречаемся, чтобы ты мог запамятовать. На Цветном прошлым летом мы с тобой разговаривали…

— Ну как же, Филипп Ильич! Прекрасно помню, — не сбиваясь с прекраснодушного тона, принялся уверять Рукомойников. — Даже дату запомнил. Первого июня дело было.

— А говорили мы с тобой…

— И это помню! — снова перебили в трубке. — Об Олеге Николаевиче твоем был разговор.

— Ну так вот, Павел Сергеевич, — Головин добавил в голос строгой решительности. — Мне этот сотрудник очень нужен. Очень! И весьма срочно!

— Да о чем разговор, Филипп Ильич? Я охотно передам его тебе с рук на руки. Тем более что после того, как Штейн передал нам документы профессора Рикарда, расстрельный приговор в отношении него, как я слышал, пересмотрен и отменен. Охотно вам его уступаю.