Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

А почему бы не переломить судьбу? Что–то еще придумать, еще? И доказать, доказать! А потом, позже — если он захочет, — явиться на белом коне? Почему бы ему не сбежать из этого привычного мира, где все знают его такого смешного, уйти прочь, как уходил Лев Толстой или Диоген?

«А вот уйду! Раз уж я такой всякий, испробую себя до конца. И вдруг смогу!» Мысли путались. То жаль ему становилось себя, то гордыня выпрямляла тщедушное тело и глаза сверкали так, что пролетавшая мимо стрекоза чуть не села ему на глаза, как на воду.

Лавриков свернул наугад с гулкого шоссе и вошел в сосновый бор. И миновал светлый бор, и березовый прилесок. И остановился в изумлении. Еще до того, как заметить незнакомого человека, он уставился взглядом на большого быстрого паука, тоже почти у самого своего лица — тот лихо скакнул от ветки к ветке, черный, с золотистыми просвеченными мохнатыми кривыми ножками, пробежал вверх и замер, как черная дыра, пробитая в вечереющем стеклянном небе. Как будто впрямь небосвод стеклянный, а там, за ним, внутри, — мертвая чернота… Почему об этом подумал Лавриков?

Впрочем, здесь, над бурым логом, среди ивняка сарай не сарай, но некая клеть, и мирно бродят козы, гложут кору, дергают траву. И сидит на пластмассовом ящике из–под вина могучий старик с палкой, с лицом как из перекаленной жести, с рыжей лопаткой бороды, в старом пиджаке, старых серых штанах, в старой шляпе и разбитых кедах. Рядом прислонено к колену двуствольное ружье с веревкой вместо ремня.

— Работы нет? — спросил Лавриков, останавливаясь.

— Работа всегда есть, — отвечал библейский старик.

— Только я пасполт дома забыл, — привычно смеясь, добавил несчастный Лавриков.

Старик медленно, со скрипом и щелчками, поднялся и смерил взглядом маленького незнакомца с круглыми синими глазами..

— Не убьешь меня? Не похоже, что отсидел, — волосы на месте. От следователей пуляешь?

— От жены.

— Понятно. Хочешь работы — вон, хату мою крой. Доски есть, пока не сгнили, да сноровка не та. Коз я и сам попасу. — И, помолчав, уточнил: — Кормиться у нас будешь. Жену зовут Таисия Ивановна, она плохо слышит, кричать надо. — Старик махнул рукой вдоль оврага. — Сейчас этих дур стреножим и вместе пойдем..

Так и сделали. Стреножили желтоглазых коз и пошли.

Все! Аллес! Олл! Прощайте, дамы и господа, а вернее — дамки и ферзи. Живите без Лаврикова. Весь мир, вся планета живите без Лаврикова!

И город наш. Живите без Лаврикова!

Нету Лаврикова! Исчез Лавриков! Он как воздух! Он — фантом! Тю–тю!

Минус Лавриков.

3

Когда в доме горе, время свищет молнией. Что происходило в квартире Лавриковых в первые дни после того, как Миня исчез, я думаю, читатель может себе представить сам.

Лев Толстой однажды обмолвился, что все счастливые семьи счастливы одинаково, но каждая семья несчастна по–своему. А я бы ныне осмелился поправить великого писателя хотя бы в одной этой его строке, исходя из опыта новой России: счастливы как раз по–разному, у кого «мерседес», у кого новые галоши, а вот несчастны все одинаково…

Нет кормильца. И пусть даже не кормильца, а просто мужа и отца. Хорошего человека.

«Неужто он бросил меня?» — страшась и стыдясь своей мысли, подумала Татьяна. Правда же, эта мысль явилась первой, несмотря на дикость ее и неожиданность. Слишком уж странно вел себя Миня в последнее время. Обижался на любую мелочь. Например, постирал носки и повесил сушиться в ванной на полотенцесушитель. А зеркальная труба так горяча, что мокрое пристает, потом эти черные пятна не смоешь и не отдерешь.

— Повесил бы на балкон, — сказала походя Татьяна.

А он:

— С балкона лучше на луну глядеть… — и уже отвернувшись, добавил: — Рыбкой вниз плыгать…

Или вдруг такая дикость: среди ночи смотрит по телевизору футбол, он, интеллигентный человек, прочитавший много умных книг и многих еще не прочитавший, — что в этом футболе? Правда, звук прибрал… но и приглушенный рев стадиона спать не дает…

И еще наладился пить пиво. Зачем эту ерунду пить? Выпей глоток вина или даже водки. Так нет, бутылку, а то и две за вечер, тускло глядя в угол. Конечно, Татьяна понимала: не ладится у него ни с бизнесом, ни с наукой, но надо пытаться, пытаться, надо выработать терпение.

— Как твой Каргаполов? — обожжет синими глазами и потупится. — Я так не смогу никогда… — и, отвернувшись, добормочет какие–нибудь странные слова, вроде «в ближайшие двести двадцать лет»…

— А почему бы и не поучиться у таких, как Каргаполов? — мягко отвечала Татьяна. — Он малосимпатичный человек, но не откажешь в уме, в настойчивости, ведь так?

Миня в ответ молчал. Наверное, вспоминал, как настойчиво Вячеслав вышагивал следом за Татьяной на пятом курсе, хоть она и сказала ему, что видит свое будущее с другим человеком. К счастью, Каргаполов вскоре женился на какой–то болтливой красотке с третьего курса и надолго ушел из поля зрения Татьяны. Хотя кто же в городе не знает адвоката Каргаполова? Ездит на роскошной иномарке ярко–вишневого цвета, за стеклом табличка «ПРОПУСК ВЕЗДЕ»…