Рылееву довелось побывать в пленяющем победителей Париже. Рано опробовал романтическое перо, подпоручиком уволился из армии, женился. В литературе заявил о себе не лирическими элегиями, но мнимым подражанием Персию — гневной инвективой «К временщику». Аракчеев обличался настолько открыто, что почли за благо не узнать его и не поднимать шума.
Рылеев не жаловал армию, петербургский свет, офицерские сборища; достойнее статское служение отечеству и сочинительство в гражданственном духе. На дуэльные поединки выходил не менее легко и смело, чем Бестужев, поводом избирая все-таки не ссоры из-за кадрили.
Открытого и впечатлительного, его тяготит любая тайна. Тем тоже разнится он от Бестужева, который временами склонен скрытничать, любит «военные хитрости». Что не мешает сорваться, сболтнуть лишнее. Сболтнув, спохватится, напустит словесного дыму… Повадка не дипломатическая, но умеет входить в отношения с людьми.
Альманах — корабль громоздкий, пассажиров — что в Ноевом ковчеге. Держать на плаву мало, надо провести курсом, намеченным не одним капитаном, а, вопреки законам судовождения, двумя.
«При составлении нашего издания, — писал Бестужев в «Сыне отечества», — г. Рылеев и я имели в виду более чем одну забаву публики. Мы надеялись, что по своей новости, по разнообразию предметов и достоинству пиес, коими лучшие писатели удостоили украсить «Полярную звезду», она понравится многим; что, не пугая светских людей сухой ученостью, она проберется на камины, на столики, а может быть, на дамские туалеты и под изголовья красавиц. Подобными случаями должно пользоваться, чтобы по возможности более ознакомить публику с русскою стариною, с родной словесностью, с своими писателями».
Писатели заслуживали такого знакомства: Пушкин, Жуковский, Вяземский, Баратынский, Гнедич, Дельвиг, Денис Давыдов, Федор Глинка, Крылов… В окружении славных имен выступали и сами издатели. Рылеев — с четырьмя «Думами» («Рогнеда», «Борис Годунов», «Мстислав Удалый», «Иван Сусанин»). Бестужев — с двумя повестями («Роман и Ольга», «Вечер на бивуаке»), с обзорной критикой («Взгляд на старую и новую словесность в России»).
Стихи и проза не затмили необычного, начинающегося Ломоносовым обзора отечественной литературы. Бестужев вышел за грань искусства, упомянув о «тумане, лежащем теперь на поле русской словесности». Не требовалось острой проницательности, дабы сообразить, что имеется в виду…
Журнал лег на камины, на столики в гостиных и кабинетах, дав издателям нежданный доход — около двух тысяч рублей. Не внакладе остались и авторы, — впервые писательский труд вознаграждался полновесной монетой. Это тоже составляло планы редакторов: литератор, получающий гонорар, независимее, смелее…
На гребне успеха «Полярной звезды» Бестужева вынесло в Москву. По-весеннему золотились церковные купола, но на мостовой еще держался укатанный снег, полозья кареты морозно скрипели, Бестужев чувствовал себя триумфатором, вступающим в коленопреклоненный город. Приглашения, званые обеды, торжественные ужины. Успевай пожимать руки, кланяться, чокаться. Мелькание, безостановочная карусель. Однако он задерживается подле людей интересных, подле Американца — остряка и циника Федора Толстого, историка Калайдовича, Дениса Давыдова, около бывшего куратора Московского университета князя Голицына, профессора медицины Лодера… Помнит о «Звезде», о пополнении числа авторов. Обстоятельно беседует с Петром Андреевичем Вяземским, дивясь беспощадному уму и отменному вкусу курносого князя, щурящегося, норовя спрятать глаза за продолговатыми стеклами очков. Взаимно обещают закреплять письмами согласие во мнениях. Бестужеву кажется, правда, будто согласие это до определенной точки; далее не исключены и расхождения.
Обрывая бег по коврам, мрамору, паркету, Бестужев изыскивает время для монастырей, древних гробниц, храмов. Коснуться седой старины, вдохнуть ее сухой воздух, чтобы наполнились им повести, которые он напишет, обнародует в альманахе…
Второй нумер «Полярной звезды» выходит в конце двадцать третьего года. Книжка еще изысканнее, чем первая, нарядно украшена гравюрами. Полторы тысячи экземпляров раскупаются за три недели. Издатели дают обед в честь авторов. Рылеев удостаивается золотой табакерки от императрицы Елизаветы и перстней от нее и от Марии Федоровны. Бестужеву тоже пожалована табакерка от Елизаветы и перстень от Марии Федоровны. Царь на присылку альманаха отвечает рескриптом.
Но Измайловский «Благонамеренный» объявляет поход против «Полярной звезды». Подают голос разномастные недоброжелатели.