Минута пробужденья. Повесть об Александре Бестужеве (Марлинском)

Грибоедов и после смерти недосягаем. Бестужев им восхищался, но никогда не завидовал. И в новом постижении не было зависти, только горечь: но мне не останется такой вдовы, никакой не останется.

23

Барон Розен праздновал серебряную свадьбу. Вместе с супругой он возвышался на верхней площадке беломраморной лестницы. Парадный мундир усыпан орденами, муаровая лента через плечо, редкие волосы старательно зачесаны на низкий лоб и впалые виски.

Бестужев стукнул начищенными каблуками.

— Вижу вас в отменном здравии, Александр Александрович.

Командующий обращается к нему по имени-отчеству; это — добрый знак, но Бестужев не унял беса, шевельнувшегося внутри.

— Целебны пятигорские воды…

— Чудодейственна шляпа карбонария, — не задолжал барон.

— Здравие воина в руце начальника.

Розен, удерживая улыбку, заметил, что будет начальствовать над Бестужевым в новой экспедиции.

— Пока что, ваше превосходительство, мне уготован Кутаис.

— Имеретия — не худший край.

— Точнее — «Умеретия».

Короткий хохоток барона убедил Бестужева, что командующий сменил гнев на милость, не такой, в концо концов, дурной человек.

Обмениваясь с гостями кивками и шутками, Бестужев двигался через разряженную, благоухающую толпу. К нему в длинном светло-голубом платье шла Нина Грибоедова, глядя перед собой застывшими глазами-агатами. Даже в этом людском скоплении, где каждая вторая женщина могла сойти за красавицу, вдова Грибоедова выделялась своим отрешенным великолепием. Она никого не видела, кроме Бестужева, будто они были в пустой зале.

Он вздрогнул. Нина тихо, но не шепотом, а сдавленно произнесла:

— Убит Пушкин… Дуэль…

Достала из лифа смятый листок.

Веселое шествие обтекало их. Люди понимающе оглядывались: известный писатель и вдова известного поэта. Толпа уважает известность.

Бестужев, не взяв письма, повернул к выходу, В безввездной ночи редкие собаки отзывались на далекий вой шакалов. Лишь утренний ветер заставил почувствовать холод. Шинель он забыл в гардеробе у Розена.

Впереди вздымалась Мтацминда. С могилой Грибоедова.

По круто извивающемуся подъему он спешил к храму святого Давида. Дождался, когда откроют, и заказал панихиду по убиенным болярам Александру и Александру.

Немощный, высушенный временем священник, сострадая, взирал на поседевшего, безумно глядящего офицера в парадном мундире.

— Сын мой, до господа дойдет молитва и за того, кто не назван тобою, но чье имя в сердце твоем.

Бестужев в слезах упал на колени. Как осенило старика, что в сердце его и еще один убиенный поэт — друг далекой младости…

Убивают поэтов — умирает поэзия. Близка и его смерть.

Он жил неотделимо от Пушкина. Преклоняясь, браня, соревнуясь с ним, негодуя, надеясь убедить, удостоиться похвалы…

Последняя мечта — уйти в отставку, печататься у Пушкина в «Современнике» — рушилась, погребая его под обломками. Ему даже не дано отомстить за Пушкина, расквитаться с убийцей.

Немногое удерживало его в этой бренной, страдальческой жизни. С этого часа — того меньше.

Бестужев вернулся в свою пустую квартиру; сонному денщику Алешке Шарапову наказал никого но принимать.

Спустя три дня Бестужев написал Нине Грибоедовой о двух вершинах русской поэзии, о молнии, бьющей по вершинам…

Он писал о том, во что верил, но знал больше, чем писал. Отчаяние затопит, потом возможен жизнелюбивый всплеск. Но всплески такие все короче и реже. Темень беспросветнее.

* * *

…Потоцкий, первый собиратель тифлисских новостей, восхищенно присвистнул. Многие охотились за этой дивной птахой, но успешно только «сердечный приятель» Алек; как говорят по-русски, — раз, два и в дамки.

Не было никакого «раз, два», Екатерина Петровна сама выказала упорство. Заметив, как переменился в лицо Бестужев, разговаривая средь бала с Грибоедовой, поняла, что стряслась какая-то беда, и исполнилась сочувствия. К бестужевской пассивности добавлялась и осмотрительность. Муж Лачиновой — генерал, прикомандирован к штабу Кавказского корпуса, менее всего хотелось очередного скандала.

Катрин, зардевшись, созналась, что пробует писать.

— Умоляю — воздержитесь от уверений: «Не женское дело».

Она сложила на груди розовые ладошки.

Очарование Лачиновой не ослепляет с первой минуты. Лишь сейчас, когда она, разрумянившись, обмахивалась веером рядом на софе, он в нее всмотрелся. Чем-то напоминает Оленьку, Олю Нестерцову… Серые глаза, смоляные брови и пшеничные волосы, косы вокруг головы, волнующая белизна тонкой шеи.

— Не только не женское, но и не мужское, — сурово поучал Бестужев.

— Однако вы, Александр Александрович… Он обреченно пожал плечами.

— Сперва от юной беззаботности, потом…

— Потом? — подтолкнула Екатерина Петровна. Терпение, кажется, не входило в число ее добродетелей.

— Горькая необходимость.

Его не удивило, когда после трех встреч в доме Розена Катрин назначила свидание у себя, удивило другое — сочувствие воззрениям и судьбе Бестужева.

Слова о воззрениях насторожили. Но не настолько, чтобы вникать в них безмолвной тифлисской ночью.

Утром, обняв Бестужева, Катрин с болью прошептала:

— Эту голову царь хотел отрубить.

Такого ему слышать не доводилось…