Минувшее

Ко всему этому еще присоединялось у кн. Львова искреннее и наивное «народничество», которое резко контрастировало с прижимистым и деляческим его характером как частного человека. Народничество это носило у Львова какой-то «фаталистический» характер. Я не подберу другого слова, чтобы охарактеризовать веру кн. Львова — не в русский народ вообще — а именно в простонародие, которое рисовалось ему в каких-то фальшиво-розовых тонах. Мне случалось слушатьнаивныерассуждения кн. Львова на эту тему и до, и после февральской революции. «Не беспокойтесь,— говорил он накануне первого (летнего) выступления большевиков в Петербурге в 1917-м,— применять силы не нужно, русский народ не любит насилия... Всесамо собоюутрясется и образуется... Народсамсоздаст своим мудрым чутьем справедливые и светлые формы жизни...» Я был потрясен этими словами Главы Правительства в такие тяжелые минуты, когда от него требовались энергичные действия. Не менее меня был потрясен и О. П. Герасимов, которому при мне говорил это Львов. Еще поразил меня взгляд кн. Львова: глаза его были устремлены в какую-то даль и он как будто ей улыбался... И это был тот самый кн. Львов, который был известен — притом справедливо известен! — своей хозяйственной энергией. Там он был — борцом, в государственных же вопросах это был какой-то «непротивленец»!

Я помню, как еще до революции — должно быть, в 1917-м — я разговаривал в Москве с одним из многочисленных поклонников кн. Львова, мечтавшим видеть его—и как можно скорее—«премьером»! «Но ведь это же государственный импотент!» — сказал я... Этот разговор, мною забытый, напомнил мне, уже при большевиках, мой бывший собеседник, А. А Булатов. «Вы знаете,— сказал он мне,— вы тогда меня возмутили, но я потом увидел, что вы были правы...»

Оценка, которую я даю князю Львову, сложилась у меня постепенно, годами, за время знакомства с ним еще во времена моего студенчества и даже ранее, и особенно за время моей работы в Земском союзе. Но я должен сказать, что со стороны кн. Львова я неизменно встречал самое хорошее отношение и, как к человеку, я не питаю к нему каких-либо дурных чувств.

Как я уже говорил, для меня лично полный крах кн. Львова на посту Председателя Временного правительства отнюдь не был неожиданностью, и крах этот не иэменил моего суждения о нем, а только его подтвердил.

За премьерским постом — повторяю — князь Львов не гнался. Как человек умный, он не мог не сознавать, что для занятия такого поста он не имеет, в сущности, никаких данных: ни воли, ни опыта, ни даже достаточно культуры. Куда больше, чем самого Львова, можно обвинить нашу «передовую общественность», которая добивалась государственной власти, не имея для этого даже мало-мальски подходящих кандидатов. Председатель губернской земской управы не виноват, если он не подходит на первую роль в государстве, но виноваты те, кто его на этот пост выдвигают. Наша общественность, выставляя кн. Львова на первые роли, и тут провалилась на государственном экзамене. Это можно оплакивать, но отрицать — невозможно.

Когда я спрашиваю себя, какой самый общий вывод я сделал из своих наблюдений за более чем четверть века моей общественно-политической жизни, я отвечаю на этот вопрос очень кратко: я понял слова шведского канцлера гр. Оксеншверна в его политическом завещании сыну: «Nescis, mi fill, quantilla sapientia homines guvernari».      

Я помню, что прочел это изречение еще студентом и в то время не понял его глубины: оно показалось мне тогда — «бутадой». Жизненный опыт заставил меня понять всю истину и глубину мысли гр. Оксеншерна: «Не знаешь, сын мой, сколь малой мудростью управляются люди!»

Я сказал выше, что, приехав я Москву из Крыма, я получил записку от кн. Львова, с просьбой спешно заехать к нему, (По этому случаю я сравнительно подробно и остановился на личности кн. Львова. Конечно, из этого никак не следует, что, когда я входил в его кабинет, мое мнение о нем было уже окончательно сложившимся.)

Князь Львов принял меня обворожительно любезно. Ни мое прежнее знакомство с ним, ни мой возраст, на тот очень второстепенный пост, который был мне предложен в ВЗС, никак не могли объяснить такого исключительного приема.

— Наконец-то! А мы вас ждали, ждали! Вы нам очень нужны! — говорил мне Львов, встречая.

Я знал уже тогда, что «простота» и «горячность приема» — один из способов, которыми кн. Львов привлекал к себе людей. Во всяком случае, тут было ясно, что я почему-то Львову действительно нужен.

Дело выяснилось очень скоро.

— Вы хотите работать в передовом отряде,— сказал мне Львов.— Это не для вас. Это — тупик, вам же предстоит в будущем широкая деятельность— (Некоторое «комплиментарство», причем в подчеркнуто «простой» и «искренней» форме, было в его манере.) —Вам нужно к этой широкой деятельности готовиться. Для этого нужны — школа и опыт... Бросьте вашу мысль об отряде, я хочу вам предложить совсем другое: должность помощника заведующего Контрольным Отделом в Комитете Северо-Западного фронта...