Минувшее

Вот это «не провернешь»—характерно и грустно! У нас на высоких постах было слишком мало генералов, действительно подготовленных к ведению крупных операций с большими войсковыми массами. Почему? — Это вопрос иной, на который специалисты обязаны нам ответить.

Поражала пестрота нашего командного состава. Я сравнивал ее с нашими московскими улицами за последнее время, где бок о бок стояли милые старинные особнячки с мезонинами, безвкусные дома так называемого «стиль модерн» (уже устаревшего!) и огромные «небоскребы». Так и среди нашего генералитета было очень мало однотипности. То встречаешь действительно современного военачальника, то — часто очень милых, но совершенно устарелых генералов, годных скорее для помещения в какой-нибудь «ретроспективный музей», чем на командный пост. Один такой милейший старик — начальник   дивизии — публично высказал мысль, что противогазовые маски «надевают только трусы» и что его, «старого георгиевского кавалера, никакой газ не возьмет». Профессор Лавров, работавший но противогазовой обороне, лично присутствовал при том, как этот генерал, несмотря на все уговоры, без маски вошел в испытательную газовую камеру, откуда был скоро вытащен без сознания... Он сам мне об этом рассказывал.

В турецкую кампанию 1877 года такой генерал, быть может, еще годился, но дальше!.. А человек он был прекрасный: «слуга Царю, отец солдатам». Знал я и другого генерал-лейтенанта, Ушакова, анекдотически известного на всем Северном фронте. Это был уже прямо гоголевский тип... Конечно,такиекрайности были исключением, но, к сожалению, и они занимали значительные командные должности в нашей армии; генералов же «устарелого» и даже «совершенно устарелого» образца было совсем не мало... Порою хороших генералов «додерживали» на месте до того, что они становились более чем негодны,— про- сто опасны для армии. Я помню свое впечатление от генерала Плеве, который долго командовал армией (5-й), а потом некоторое время исполняя обязанности главнокомандующего Северным фронтом. Я слышал о Плеве как о хорошем, очень волевом генерале и помнил его еще по Москве, где он был Командующим войсками округа. И вот я его увидел Главнокомандующим... Навстречу мне вышел человек, из которого, как говорится, «песочек сыпался», он ничего толком не понимая в самом простом деле и говорил вещи, которые я предпочитаю назвать наивностями, чтобы не употребить более резкого слова... Слава Богу, его скоро убрали на покой, но уж можно сказать — «додержали» и «передержали»! Когда, много лет спустя, я рассказывал ген. Миллеру (долго бывшему начальником штаба при Плеве) об этом моем приеме у Плеве, он сказал, что уже и раньше, при командовании армией, с ним случались такие моменты впадения в детство. Следовательно, его назначили исполнять обязанности Главнокомандующего (временно заменять Рузского), когда он уже был в таком состоянии! Его боялись «огорчить», убрав с поста, но такое чувствительное отношение к нему больно отзывалось на армии.

Подготовка к современной войне у многих наших военачальников была весьма слабая. Бессмертный суворовский принцип «пуля дура — штык молодец!» они понимали не как преобладание духа над материальной техникой, а чересчур примитивно и буквально. Сколько стоило это армии!

Крови наше командование не жалело. Причиной этого была, насколько я понимаю, не какая-то «жестокость», а скорее примитивизм стратегических и тактических концепций. Сколько генералов у нас прославились любовью к ударам «в лоб»...

Но только таких безмерных потоков крови не мог в конце концов выдержать, не дрогнув даже, дух нашей армии, прославленной тем, что она может, не теряя боеспособности, выносить самые большие потери из всех армий мира. Струна была перетянута. При революции она лопнула.

Да и саму революцию можно отчасти рассматривать как дикую, но психологически понятную реакцию народа на преступную военную неподготовленность, за которую приходилось расплачиваться потоками бесполезно проливаемой крови. Вина лежала так или иначе на высших классах. Они жестоко были наказаны бешеным, но не случайным народным взрывом...

Я отнюдь не хочу бросать грязью в наше высокое и высшее военное командование. Мне противны гнусные и часто несправедливые нападки на него со стороны нашей «левой общественности». Однако думая, а, главное, болея сердцем над нашими поражениями, я считаю, что наш долг для будущего — постараться дать себе ясный отчет в том, какое именно из звеньев стальной цепи русской военной силы оказалось наименее крепким в тяжелом испытании.

Мне кажется, что это звено — командование. Сам по себе металл, из которого ковались русские полководцы, прекрасен: Суворовы, Румянцевы, Багратионы — тому порука. Но надо обратить внимание на ковку и закалку этого металла. Очевидно, что-то у нас здесь было неладно в последние полвека.

Неблагополучно было у нас и с отношением к армии.