Минувшие годы

Григорий Варламович. Чего думать? Живу достаточно, денег не прошу у сына, сам могу одолжить, ежели надо. Нет, Митя, надо правду говорить: народ у нас живет неплохо. Ты ведь старый Урал плохо помнишь, а я могу сравнить. Не то что на зипун, на хлеб не зарабатывали.

Черемисов. Что хлеб насущный! Я вот думаю, и не без оснований, что еще одна-две пятилетки — и хлеб насущный сделается у нас бесплатным удовлетворением человеческой необходимости.

Григорий Варламович. Как? Бесплатно то есть?

Черемисов. Да.

Григорий Варламович. Безвозмездно?

Черемисов. Вот именно.

Григорий Варламович (после паузы). Загнул. Митрий-то дите. (Подумал.) Да нет… Как в детстве удивлял меня фантазиями, так теперь… Дите, дите!

Черемисов (сердится). Фантазия?! Две пятилетки только в третью перешли, — ну что за срок в жизни человека, не то что государства! И вот уже пошло обилие! Фантазии!.. Боюсь, что не дадут, сорвут, задержат. Слишком стремительно пошел расцвет. Вот ведь что пугает их-безграничность наших творческих возможностей. Что хлеб насущный! Есть вещи посмелее, потому что нет предела человеческим возможностям, когда социализм даст свой настоящий полный ход.

Григорий Варламович. Мыслишь широко. Это приятно. (Удовольствие.) Ишь ты какой! Муж!.. Зрелый муж! (Взял в руки пакет.) Что же ты пакета не откроешь? Шутка дело — Совет Народных Комиссаров. Лично Черемисову.

Черемисов. Ох, эти пакеты!.. (Взял пакет. Думающе.) Что тут может быть? Иной раз руки дрожат, когда вскрываешь, в особенности если у тебя план не выполнен, дела не ладятся…(Вскрывает пакет, читает бумаги.) Я что-то плохо разбираю… Вот уж чего не ждал! Такие вещи наш брат хозяйственник не часто получает. Благодарность. Лично. Представление к наградам и… Что такое? (Читает.) «Предложить в кратчайший срок…» Понятно. Теперь вполне понятно.

Григорий Варламович. Тебе понятно, а мне нет.

Черемисов. Металл! Ты вспомни тридцать шестой, тридцать седьмой годы. Я все тебе писал. Опыты с металлами, эксперименты, борьба… Трабский. Ну вот — свершилось! Наши марки металлов прошли все испытания и признаны… Да что говорить, когда Совет Народных Комиссаров выносит личную благодарность и представляет всех к наградам. (Читает.) Молотов. Чадаев.

Является Верочка Сурмилина, ей теперь уже лет двадцать пять. Она еще больше располнела и обрела энергические манеры, присущие людям, сложившимся на больших заводах.

Верочка (у порога). Я к тебе, директор, без предупреждения. Перед отъездом куча дела.

Черемисов. Не еду, Верочка, переменились планы, но милости прошу. Знакомься-мой отец, Григорий Варламович, уральский доменщик. (Отцу.) Председатель заводского комитета… наши первые молодые строители. Энтузиасты.

Верочка (радушие). Папаша… Вот уральцы! Молодой мужчина. Ни за что не скажешь, если вас поставить рядом.

Черемисов (шутливо). Так… Ты намекаешь, Веночка, что я уже довольно-таки пожилой.

Верочка (строго и прямолинейно). Не пожилой, но скоро будешь. Опять переменились планы. Нельзя так безответственно относиться к своему здоровью. Сгоришь, товарищ Черемисов.

Черемисов (шутливо). А посему, завком, согласование наутро. Садись. Мамаша ужин сооружает.

Верочка. Нет, мне еще надо к секретарю горкома партии. Но вот один вопрос, прямо пожарный. Черемисов. Пожарный… ну, давай тушить. Верочка (иной, сухой тон). Известно ли дирекции, что сегодня вредные цеха не получили молока?

Черемисов (хмурясь). Положим, да, известно. Ну и что же?

Верочка. Как ты можешь говорить об этом таким спокойным тоном?!

Черемисов. Я вижу, что в тебе, Верочка, кипит очередной вулкан. Давай вулканизируй.

Верочка. А ты, товарищ Черемисов, за шуточки не ускользай. Вулкан здесь неуместен. Стадо, видите ли, перекочевало на новые пастбища, и головотяп директор совхоза оставил вредные цеха без молока. Дело надо передавать в прокуратуру.

Черемисов. Зачем же ты ко мне пришла? Ступай в прокуратуру. И кстати скажи там, что я распорядился оставить на день завод без молока.

Верочка. Так. Понимаю. Выгораживаешь. Ты, Черемисов, вечно выгораживаешь, а между тем здесь преступление.