Мины замедленного действия - размышления партизана-диверсанта

Был даже такой случай. Едем мы я, шофер и ординарец Валуйкин. Ночь уже и вдруг видим, идут пять человек. А у нас испортилась машина. Хотя мы были вооружены, но отошли в сторону (вдруг это бандиты). Немцы подошли. Мы скомандовали: Руки вверх! Сопротивления они не оказывали. Я учил немецкий лет семь, но говорил плохо. Все-таки кое-как объяснил, что нужно помочь довести машину до первого населенного пункта. Они активно включились. Шофер управлял, а немцы очень активно помогали вести машину полтора километра до населенного пункта, где мы остановились. Утром машина была исправлена. Вот так было в Германии.

Затем меня направили на разминирование Берлина. Разминировал я и Потсдам, который в отличие от Берлина неплохо сохранился. Искали мы мины в тех зданиях, где должны были расположиться наши солдаты.

Одна операция была проведена нами в Бреслау, где был окружен немецкий гарнизон тысяч на сорок. Им немцы сбрасывали боеприпасы с парашютов. Площадь окружения была небольшая и несколько парашютов упали в наше расположение. Я посмотрел, что с ними можно сделать. Решил предложить доставить эти боеприпасы по назначению к немцам, но только так чтобы они стали по существу минами-ловушками. Доложил Коневу. Он за эту идею ухватился и дал команду, чтобы эти парашюты выдали нам. Мы поработали над мешками, превратив их в мины. Результаты этой операции я смог оценить уже после падения Бреслау.

В Германии мне довелось увидеть многое. Я видел обгоревшие трупы в бункере Гитлера. Я видел разрушенный союзниками Хемниц и Дрезден. Разрушения, произведенные союзниками, меня поразили. Он был разрушен без военной надобности, с той только целью, чтобы город не достался Советскому Союзу. Я расценивал это как террористический акт. То же самое могу сказать о Хемнице.

Я был свидетелем того, какой дорогой ценой был взят Берлин. Мне, диверсанту, это было трудно понять, так как наша заповедь - беречь людей. В нашем деле решает ас, а не толпа.

День Победы

Мысль, что Победа близка, не покидала меня с начала апреля, после того как появились в районе представители партизанских соединений под командованием А.С. Егорова, В.А. Квитницкого, А.М. Сагеленко, П.А. Величко, П.В. Тканько, которые прошли по тылам противника не одну сотню километров с конца лета 1944 года. Эти прославленные партизаны, соединившись с Красной Армией, были предвестниками скорой капитуляции Вермахта, части которого, обороняясь от наступления наших частей, спешили на Запад, чтобы сдаться союзникам.

Партизаны прибывали не своим ходом, а на трофейных машинах.

30 апреля наши войска соединились с союзниками на реке Эльбе, куда мы спешили со своими отрядами на разминирование берегов. На Эльбе мне довелось встретиться с американцами в самом конце апреля или в начале мая. Это была дружеская встреча, обнимались. Очень, так сказать, волнительно было.

Наконец 9 мая был объявлен днем Великой Победы. Этот момент застал меня в окружении партизан 7 бригады 14 интернационального корпуса под командованием француза, фамилию которого я забыл.

Войска и партизаны, вошедшие в Берлин, ликовали, а мы продолжали работы по разминированию.

Еще раз я оказался в Германии в начале 1946, когда работал заместителем начальника 20-го Управления восстановительных работ Министерства путей сообщения по войскам.

В нашем подчинении были три железнодорожные бригады, которыми командовали генералы. Моим начальником был Герой социалистического труда Николай Владимирович Борисов. Восстанавливали дороги в западных районах Украины, Польши, Белоруссии, Германии и даже в Югославии.

В середине мая я вернулся в Москву и меня положили в гос-питаль с воспалением печени. В госпитале пролежал немного, недели две. Печень успокоилась, но при освидетельствовании моей руки дали справку о полной непригодности к военной службе. Я вновь остался без работы. При мне было удостоверение инвалида второй группы, полученное еще в Финскую войну, но уходить с военной службы я не собирался. Эти справки я никому не показал.

К партизанским делам возвратиться не пришлось: до конца войны я занимался исключительно разминированием.

Разминировали много. Выручало то, что у немцев мины были хуже, а радиоуправляемых не было вовсе.

Дела тех дней тоже памятны, но рассказ о них не может ничего прибавить к тому, как осуществлялась ленинская идея партизанской войны и какими губительными для противника стали с лета 1943 года действия партизан на коммуникациях врага. Поэтому я прерываю свое повествование. Могу добавить лишь, что советские партизаны и партизаны освобождаемых Красной Армией стран, объединяя усилия, продолжали борьбу с врагом до его полной капитуляции и что их главным оружием в этой борьбе оставались мины. Я горжусь тем, что во время войны применялись в основном мины, изобретенные мной. Это были и угольные мины, и ПМС, и многие другие. За изобретение мин мне была присвоена ученая степень кандидата технических наук.