А папа продолжал:
–
К тому времени я уже успел почувствовать ту непонятную силу, что постоянно требует от меня вас убить, вместе с приносимой ею чудовищной болью. Почувствовать и понять, что пока я ей не поддамся, я не стану для вас опасным, какой стала бабушка Паша. А раз я не опасен, то смогу быть и полезен. Ведь по силе и неуязвимости я теперь, скорее всего, такой же, как и она!
При последних словах лицо папы искривилось в гримасе мучения от невыносимой боли. Было видно, что неведомая сила, пытавшаяся заставить его убивать, не переставала без конца его атаковать. Наверное, она накатывала на него волнами, ибо так морщился от той жуткой боли он не всегда.
–
Но ведь тогда она была бы уже здесь, – очнувшись от какой-то задумчивости, мама, немного не вовремя, возразила его словам о том, что мёртвая старуха могла сесть в ту же электричку, что и он сам. – Да и при выходе из поезда ты бы её увидел.
Папа в ответ пожал плечами:
–
Кто знает, почему её здесь ещё нет. Она теперь непредсказуема.
На какое-то время все смолкли. Оксана с мамой незаметно для себя «погрузились» в «переваривание» всего только что услышанного, папа тоже ушёл в какие-то свои мысли. В комнате повисла почти абсолютная тишина, нарушаемая лишь негромким перестуком висевших на стене часов да едва слышным мышиным шорохом под полом.
Донёсшийся из коридора негромкий скрип медленно открывающейся входной двери, перемешанный с шорохом сгребаемых ею по полу кусков и кусочков отбитой штукатурки, оказался так внезапен, что Оксана с мамой едва не подпрыгнули на месте! Сама по себе дверь начать открываться не могла, ей не дал бы валявшийся на полу мусор, поэтому сразу стало понятно, – кто-то снова пожаловал к ним, и этот «кто-то» пытался войти в дом.
–
Что это? – и мама, и Оксана испуганно уставились на папу.
–
А это, наверное, и есть наша бабуля, – отозвался тот, пока даже не двигаясь с места.
В следующий миг все трое, затаившись, услышали, как за характерным скрипом их входной двери из-за неё донеслись звуки чьих-то шаркающих шагов. А ещё через мгновенье там показалась… Ставшая за последние дни такой ненавистной их покойная бабушка! Неспешно войдя, тяжёлой поступью она дошла до входа в комнату и остановилась там же, где ещё совсем недавно останавливался Оксанин папа, тоже словно нарочно давая своим бывшим домочадцам себя получше рассмотреть.
«Ожившая» старуха по-прежнему была ужасна. Хоть её руки, ноги и остальные части изувеченного мёртвого тела и были скрыты от глаз длиннополым пальто, прихваченным ею из квартиры. Хватало её лица и шеи, которые оставались незакрытыми. Смотреть на них было жутко. Впрочем, они почти не изменились после того, как Оксана и её родители видели их в последний раз. Всё те же мутные и безжизненные, глаза, те же изодранные и раздутые распиравшими их гнилостными газами лоб, веки, щёки, губы… Последние ещё больше вывернулись наружу! Та же шея, недавно сломанная и перекошенная, вдавленная сама в себя и выпирающая из-под воротника наружу безобразными неровностями омертвевшей, вздувшейся, изорванной плоти. Волосы, вернее, то место, где они раньше росли, а вместе с ними и большую часть её неимоверно разбитой головы, она хотя бы додумалась спрятать под платком. Хоть это и не так много в её облике меняло. И как только она смогла в таком обличье сюда на электричке доехать!
Кисти её страшных рук были засунуты в карманы пальто. Под мышкой левой из них был зажат некогда папин ноутбук.
–
И-и! – противно то ли засмеялась, то ли завопила она, проходя в комнату. – Вот вы где, соколики! Я так и подумала! Особенно когда папу вашего увидела, как он в электричку садился.
Проговорив это своим хрипящим голосом, она медленно прошла в комнату, сразу же направляясь к замершим от страха Оксане и её маме. Бедные мама и дочь смотрели на мёртвую бабку, не отводя глаз, и каждый её шаг вызывал в их в сердцах огромную волну невыносимого леденящего ужаса. А она, пройдя лишь половину расстояния от двери в коридор до стола, остановилась, отрезав таким образом им единственный путь для бегства.
Папа молча за всем этим наблюдал, и было не понять, что он собирался делать.
Осмотрев всех сидевших за столом, старуха, между тем, продолжала говорить:
–
Ну, наконец-то мы все в сборе. Папа уже вам рассказал, что он теперь такой же, как и я?
При последних словах она изобразила на своём кошмарном лице жуткое подобие улыбки.
–
Такой – да не такой, – сердито проговорила ей в ответ Оксана, порываясь встать и закрыть собой папу.
–
А ты что это, внучка, грубишь бабушке? – в голосе бабки, как ни странно, послышалось удивление.
–
Я тебе уже не внучка! – разойдясь, Оксана уже кричала. – Убирайся отсюда!
–
Даже так? – казалось, покойница была огорчена. – И ты так говоришь мне, своей родной бабушке?
–
А ты мне уже не бабушка! – Оксана разгорячилась. – Убирайся, тебе говорят! Убирайся! Убирайся!
На какое-то время мёртвая старуха замолчала, угрюмо сопя и при этом зло оглядывая сидевших напротив неё внучку и правнучку. Наконец, она что-то решила.
–