Если окрик не достиг успеха, то не следует льстить себя надеждой, что будь “Мертвая вода” написана уважительно и обходительно по отношению ко всем, кто в ней упомянут персонально, по отношению к тогдашней “элите” в целом и снабжена верноподданной сопроводительной на имя “и.о. царя”, то она была бы услышана, адекватно понята и с благодарностью принята в аппарате к исполнению, что позволило бы избежать народам СССР многих неприятностей; либо, столкнувшись с ошибочными мнениями, в ней высказанными, Академия Наук разработала бы более удобопонимаемую и совершенную долговременную концепцию жизни общества.
М.С.Горбачев и вся свора (как и их предшественники и преемники) получили более чем достаточно ласковых и добрых писем от множества советских людей, которые относились к лидерам партии и органов государства с глубочайшим уважением и доверием, и писали им десятилетиями в искреннем наивном убеждении, что власти чего-то не видят, не знают и не понимают. Многие трудяги, партийные и беспартийные, не положившие лишнего в свой карман даже на законных основаниях, пытались образумить лидеров страны годами, пока те делали свои чиновничьи карьеры; писали крайне доброжелательно и уважительно — без того отрицающего отношения ко всей социальной “элите” и её хозяевам, которое выражено в “Мертвой воде”; но “элитарное” хамьё просто плевало на них и глумилось над ними в своем узком кругу “коммунизма” внутри кремлевских стен и заборов спецдач. И в “Мертвой воде” им было сказано: “Цыц!” — которому они не вняли, а зря...
Если бы “Мертвая вода” изначально была адресована широким читательским кругам, чей повседневный профессионализм находит приложение вне сферы государственного и народнохозяйственного управления, вне сферы журналистики и социологических наук, то и написана она была бы в ином эмоционально-смысловом строе.
Беда России в том, что за последнюю тысячу лет почти все — за редчайшим исключением — стали такими “стеснительными”, а по существу
Другая часть недовольных упрекает авторов “Мертвой воды” в «нерусскости» их языка. В действительности в “Мертвой воде” на одну страницу текста заимствований из иных языков приходится гораздо меньше, чем в остальной литературе, посвященной проблемам социологии и истории. Причем многие нерусские слова попали в её текст либо при цитировании («акматическая фаза», «этнос-персистент», «комплиментарность», «диахроническая хронология» — это из словарного запаса Л.Н.Гумилева, кумира многих русских и нерусских евразийцев-многонационалистов), либо потому, что они — знаки эпохи (плюрализм мнений, межрегионалы и т.п.). В собственно нашем повествовании совсем не встречаются чуждые корневой системе господствующего в России Русского языка такие слова, как: “объективация”, “онтологизация”, “рефлексивная”, “релевантность”, “эксплицированные”, “гетерархированная система”, “имманентный”, “парадигма”, “метафизический план”, “ментальность” и т.п. “реникса”, употреблением которой завороженно грешит русскоязычная интеллигенция, переставая понимать самою себя. Поскольку иноязычная терминология отраслей знания устоялась, то ею также пользовались