Мёртвое море памяти

Так у меня не осталось никаких обязанностей, которые могли заставить меня не купить билет на поезд и не уехать насколько возможно дальше от того, что я называл своим домом. Так, я не нашел повода остаться и сто ступеней ожидания стали лишь поводом, чтобы уйти. Никто и подумать не мог, что я спускаюсь по этой лестнице последний раз, все были заняты своим делом и думали, что я занят своим. Я действительно был занят, но я был занят собой.

Я хотел сломать своё постоянство.

Мне был нужен лишь повод, ничтожная причина, я сам хотел остаться незамеченным, а потом разыграть перед самим собой трагедию всеми забытого героя-неудачника, жалея себя с болезненным самообожанием. Какой же беспросветный эгоизм в каждом моем поступке, даже отчаяние пропитано самовлюбленностью Нарцисса, увидевшего своё отражение в мутной воде. Но тогда я любил свой эгоизм, считая, что хроническая мигрень и болезнь Меньера искупают его, – это была моя наивная теория уравновешивающей справедливости. Теперь я знаю, что справедливости нет.

Страница 26 Зима, мосты и холодные руки

Я хорошо помню холодный город, где встретил позднюю одинокую зиму, скупую на снег и слова.

В то время я жил в крохотной комнатке – из окна была видна изумрудная полоса соснового леса и синий горизонт. За шкафом поселилась серая крыса с лысым, нежно розовым хвостом. Вечером, когда я ложился спать, сквозь сонную тишь всегда слышался шорох её движений. Я кормил её, и она привыкла к моему присутствию.

Проснувшись однажды утром от холода, я ощутил свежий запах наступающей зимы, который проник в комнату через открытое на ночь окно. Я вышел навстречу возлюбленному холоду ещё до рассвета, и морозный воздух сразу обжег ноздри. На краю леса сквозь редкие деревья было видно, как трепетал алый рассвет, постепенно набирая силу и разрывая узкую полосу туч настойчивыми лучами. Над моей головой плыло молчаливое ночное небо, изящные фигуры деревьев приобретали яркую черноту в свету контражура. Перейдя на бег, я стремительно миновал деревья и, шумно дыша, остановился в поле. Пожухлая, но кое-где ещё зеленеющая трава, искрилась инеем, я вслушивался в свои осторожные, хрустящие шаги. Воздух ожил, изо рта шёл пар. Предвестие зимы принесло такую не похожую на меня лёгкость. Я дождался, пока солнце чуть поднимется над горизонтом, и повернул назад. Когда я вернулся в город, лучи уже касались верхних этажей. Было такое прекрасное утро.

Было и прошло…

Но зима близилась. Больше других времен года я любил это тёмное, студеное время и всегда предпочитал сугробы и ледяные ветры невыносимо жаркому солнцу лета. Я любил зиму не за то, что её морозы дают отчетливее ощутить радость тепла, я любил её за то, что в это время холод снаружи вступает в резонанс с внутренним холодом, который боязливо прятался всё лето в ледяных кончиках пальцев. Зимы жаждали мои холодные руки, которые не имели ничего родственного ни с чем, кроме снега.

Но снег заставил себя ждать. Не было снегопада даже в новый год. Я встретил его в этом же городе. Больше всего я любил там мосты: их было так много на замерзшей реке, что казалось, будто противоположные берега нарочно крепко привязали друг к другу прочными металлическими нитями. Словно без них стороны реки могли в любую минуту оттолкнуться друг от друга и разъехаться в разные стороны на непреодолимо большое расстояние.

Много дней подряд я разгуливал по мостам до тех пор, пока не переставал чувствовать пальцев от мороза. Если не обращать внимания на проезжающие машины, мосты почти всегда безлюдны. Только один раз я увидел на мосту девушку. Она сидела на парапете, свесив ноги над рекой, и смотрела вниз, на лёд. Я инстинктивно испугался, вспомнив мужчину, выпавшего из окна. Но не знал, что делать, и, остановившись неподалеку, сделал вид, что смотрю вдаль. Немного погодя она слезла с парапета и ушла в противоположную от меня сторону.

На одном из этих мостов я встретил новый год. На моих остановившихся часах он не наступил, но я узнал о его приходе по громким крикам и залпам тысячи салютов. Я поймал себя на том, что чувствую праздничную торжественность и упрекнул себя: празднуя новый год, я отдавал дань времени. Я упрекал себя в непоследовательности, ведь я садился в свою первую электричку для того, чтобы убежать от времени. Но, преодолев тысячи километров, я сбежал пока лишь от привычного пространства, от своей жизни, которую продолжал мысленно проживать, будто никуда не уехал. А время по-прежнему текло шумным потоком мимо меня, сквозь меня, через меня, невзирая на меня. Я решил, что справлюсь, и всё-таки одолею его. Когда-нибудь все часы мира падут ниц перед моим безвременьем.

Обычно я встречал новый год, окруженный голосами друзей и ликующим звоном бокалов. Но, вопреки нарушенной привычке, мне было вовсе не тягостно одному. Я открыл коробку красного вина, такого же, что мы пили с Аллой на крыше, сделал холодный глоток и выдохнул пар. Хотелось снега. Но небо было чистым. В нём смешались звёзды и салюты.