Мёртвое море памяти

Я смирился с черным силуэтом и своей вечной участью слушателя, которому запрещается зевать, смотреть в потолок и другими способами выражать отсутствие интереса. Но потом я понял, что в темном вагоне слушать нужно иначе. Мне нужно только подавать сигналы, что я слышу, вроде «ага», «ну и?», «не может быть!», всё остальное для рассказчика покрыто тьмой. Я с удовольствием зевнул, хотя рассказ ещё не начался.

– Рассказывай. – Громкий выдох смирения. К чёрному силуэту, от которого пахнет спиртным, можно обращаться на «ты». По крайней мере, я так решил.

– Спроси что-нибудь, чтобы я мог начать. – На это я не рассчитывал. Ну ладно.

– Почему ты никогда не ездил в поездах?

– Я боялся.

– Что? – Мне хотелось рассмеяться, так смешно слово «боялся» звучало, произнесенное этим сильным голосом, громкость которого переходила все возможные в ночном поезде границы. Но я умел слушать и не рассмеялся.

– Когда я был ребенком, и мне предстояло получить образование, родители хотели отправить меня учиться в город. Я жил и до сих пор живу в деревне, мимо которой проходят только поезда. На поезде привозили продукты из города, на поезде ездили в гости, шум поездов гремел за окнами день и ночь напролет. Я давным-давно привык к этому, приезжие же никогда не спят в нашей деревне.

Мне нравился его рассказ. Его жизнь под стук колес поездов представилась мне такой непохожей на те жизни, которые я мог приписать этому загадочному черному силуэту, что я поневоле стал заинтересованным слушателем. Когда он вдруг замолчал, я нетерпеливо взглянул ему в глаза и попытался разглядеть его лицо, покрытое тенью. Изредка в окна светили фонари, и постепенно сквозь черный силуэт я увидел очертания человека. Он был не молод и не стар, из-за густой гривы чёрных волос, торчащих вверх, его голова казалась чересчур большой. Наконец я разглядел его глаза. В них было что-то детское, быть может, в его взгляде скрывался миллион вопросов, на которые он ещё не нашел ответ.

– Я собирал вещи долго и тщательно, словно уезжал навсегда. Мне купили билет на поезд и красивый костюм бежевого цвета, белую рубашку и бордовый галстук. Подстригли волосы. Я не мог наглядеться на себя в зеркало. Ранним утром я вышел на станцию и стал ждать поезда, как мечты, которая вот-вот должна сбыться. За несколько минут до его прибытия лица провожающих осветились первыми солнечными лучами. Среди них была моя маленькая сестра. Она была очень похожа на меня, только намного красивее. Взгляды родителей были обращены на меня. Отец рассказывал, как вести себя с одноклассниками, мама хотела, чтобы я запомнил, какую одежду мне нужно носить в разную погоду. Звук подъезжающего поезда было слышно издали, но мы не обратили на него внимания, потому что он был слишком привычным для наших ушей. Сестра сидела на рельсах.

Он умолк. Я не знал, что сказать. Я всё понял, но хотел верить, что понял не правильно.

– И всё?

– Всё. Я всё видел, но не в моих силах было остановить поезд.

«Как не в моих силах остановить время и аккуратно опустить на асфальт тело мужчины, летящего из окна. Или не так?»

– Мне очень жаль. – Я ненавидел шаблоны, которые принято произносить в подобных случаях. Но разве возможно выразить словами то, что я хотел ему сказать?

– Иногда мечты сбываются таким образом. С тех пор я боялся не только поездов, я боялся мечтать. Я снял свой новый бежевый костюм, бордовый галстук и белую рубашку. Разобрал чемоданы, чтобы никогда больше не собрать. Я не мог понять, как можно винить в её смерти кого-то, кроме меня.

Подумать только. Он снял с себя сны о новой жизни, свои мечты о новых городах. Снял вместе с галстуком и пиджаком. На несколько секунд воцарилась тишина, которую нарушало лишь дыхание спящих. Я почувствовал горечь во рту.

– Что же сейчас?

– Я до сих пор думаю, что я виновен в её гибели. Но я также думаю, что у человека есть внутренний компас, который указывает верный путь. От его стрелки не убежать. Я вырос. Когда мне исполнилось восемнадцать, мои родители уехали в город, оставив меня следить здесь за хозяйством. Я сам хотел остаться. Они оставили попытки заставить меня ехать с ними. Так я остался совсем один.

Вопросительный взгляд. Я ждал, когда он снова начнет говорить.

– Вчера мне позвонила мать. Сказала, что отец умер.

Перед моими глазами словно пронеслась вся его жизнь, жизнь этого не молодого и не старого мужчины, обрамленная смертями, как траурной рамкой всего несбывшегося. Мне было бесконечно больно за него. На дно Мёртвого моря обрушилась огромная прибрежная скала. Стрелки часов ещё отчаянней замерли у меня в кармане. Стрелка компаса замерла внутри меня.