– Нет, не ходи! – возражает она, протягивая ко мне руку, но я уже направляюсь прямо к двери. Вижу, как колышется занавеска. Кайл наблюдает за мной. Я отвлеченно размышляю, пробьет ли винтовочная пуля бронежилет. С такого расстояния – может. Зависит от калибра.
Я достаю из кармана свой «ЗИГ-Зауэр» и держу его дулом вниз, не трогая спусковой крючок. Я дергаю дверь, и она открывается. Кайл не подумал запереть ее после ухода брата.
Внутри очень темно, не считая одинокой мерцающей свечи, которая стоит на грубо оструганном столе у дальней стены. Ее тусклый, неуверенный свет озаряет Кайла, который сидит на койке у окна. Винтовка в его руках направлена прямо на меня.
Больше в хижине нет никого. Никого. Это явная ловушка.
Я разворачиваюсь и с криком ныряю за дверь; пуля, выпущенная Кайлом, проходит в нескольких дюймах от моей головы. Делаю шаг к Кеции и вижу позади нее Ли, уже отошедшего к ближайшему ряду деревьев с того места, где я его оставила. Сейчас он стоит в идеально заученной стрелковой стойке. У него в руках пистолет, который он достал из кармана – я не потрудилась обыскать его, ведь Ли всего лишь мальчик… И сейчас он целится Кеции в спину.
– Ли! – кричу я, вскидывая собственное оружие. – Не надо!
Он вздрагивает, и его пуля проходит мимо цели. Чуть-чуть мимо. Она разбивает окно хижины, и Кеция резко разворачивается, пригибаясь. Затем кидается на Ли, оглушительно крича, чтобы тот бросил оружие, и он бросает – точнее, судорожно откидывает прочь. Я снова поворачиваюсь к хижине, потому что Кайл все еще там, вооруженный, а где же мои дети, Господи, помилуй…
Кайл распахивает дверь и направляет винтовку прямо мне в лицо. У меня есть время на то, чтобы отреагировать, на то, чтобы выстрелить, но я не стреляю. Не могу. Он ребенок. Злой, испорченный ребенок, но я не могу.
Сэм бросается на него сзади и сбивает Кайла наземь, лицом в грязь. Винтовка отлетает в сторону, и мальчик с криком пытается дотянуться до нее, отбиваясь от Сэма. Кеция защелкивает наручники на запястьях Ли, жестко заставляет его сесть на землю и достает вторую пару. Затем резко свистит, Сэм вскидывает голову, Кеция бросает наручники; он легко ловит их и застегивает на руках у Кайла. Потом вздергивает его на ноги и заставляет опуститься на колени лицом к стене хижины.
Я не могу дышать от ужаса, заполонившего меня. Не из-за того, что в меня стреляли. Не из-за того, что сделали Кайл и Ли.
Мои дети должны быть здесь. Они должны быть здесь.
Снова врываюсь в хижину. Она крошечная, чуть больше будки сторожа – маленький стол, толстый флисовый ковер, открытая задняя дверь…
Я пинком отбрасываю коврик и обнаруживаю крышку люка.
Беру со стола свечу и тяну за ручку. Холодный сырой воздух вырывается из открывшегося лаза, заставляя пламя свечи тревожно дрожать. Я жалею о том, что у меня нет такого же мощного фонарика, как у Кеции, – но лишь на секунду. Вниз ведет деревянная приставная лестница.
Я спускаюсь.
Моему плечу не нравится напряжение, но сейчас я почти не замечаю боли. Меня все еще подташнивает, голова кружится, но это не важно, ничто не важно, кроме того, что я найду здесь, под землей.
Я нахожу ад.
Я ступаю в прошлое.
Когда я поворачиваюсь от лестницы, то прямо перед собой вижу металлическую стойку с прикрепленной к ней лебедкой. Толстый трос, свисающий с нее, заканчивается петлей.
Петлей.
Точно так же, как в гараже Мэлвина. Но это еще не всё. Я узнаю́ инструментальные полки справа, заполненные деталями, тисками, дрелями. Я узнаю́ красные шкафчики для инструментов, висящие в ряд над верстаком.
Поворачиваясь обратно к лестнице, я узнаю́ доску на стене за нею, плотно увешанную пилами, ножами, отвертками, молотками. Сбоку от нее располагается столик-поднос с медицинским оборудованием. И еще один – с инструментами, при помощи которых охотники снимают шкуру с добычи.
А потом мой взгляд падает на последний идеальный штрих – коврик. Это такой же коврик, какой Мэлвин подстилал под своих жертв – предмет обстановки, который легко представить в спальне обычной квартиры среднего класса и совершенно неуместный в камере пыток.
Грэм воссоздал убойную мастерскую Мэлвина с дотошностью одержимого, до самой последней мелочи.
Запах, царящий в этом месте, заставляет меня пошатнуться и прислониться к лестнице, потому что этот запах мне знаком. Он исходил из гаража в Уичито: подгнившее мясо, застарелая кровь и металлическая вонь ужаса – и теперь я чувствую этот запах здесь, в этом подвале. Тот же самый.
Я ничего не могу сделать. Я кричу. Я выкрикиваю имена своих детей, чувствуя, как разрывается мое сердце и гаснет разум. Все, чего я хочу, – это умереть.
Грэму они не нужны были живыми. Он просто хотел, чтобы я увидела это.
Я все еще держу в руке «ЗИГ-Зауэр», и в один-единственный ужасный, прекрасный миг просветления думаю, как идеально все сошлось: я умру здесь точно так же, как была стерта из существования Джина Ройял. Глядя на те же самые ужасы. Испытывая то же самое ощущение абсолютной потери.
А потом я слышу голос сына:
– Мама?..