Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

Как могло случиться, что тетрадь оказалась разорванной, и отдельные листы попали в книгу, которую я читал, остается мне и по сей день не известным. Когда я спросил об этом сестру Анжелику, она ничего не могла ответить по этому поводу, кроме того, что взяла книги в маленькой монастырской библиотеке и принесла их мне. Мне пришлось ограничиться этими сведениями.

На одной из страниц монастырской хроники я наткнулся на следующую запись: «Сегодня умерла сестра Магдалена из Падуи, которая и в жизни, и в смерти была великой грешницей. Доставленная в карцер для совершения покаяния за свои тяжкие грехи, она по наущению Сатаны лишила себя посвященной Господу жизни, ударив себя в сердце маленьким золотым ножом, который она носила с собой. Ее грешное тело было погребено перед порогом дома, в рясе и без гроба, а вместо четок в руках — с ножом, с помощью которого было совершено это преступление… Так это свершилось и так было мною, сестрой Кариной из Алатри, записано в этой книге семнадцатого июля 1815 года от рождества Христова…»

Внизу другим почерком было приписано: «Мы вынуждены отныне прекратить пользоваться нашим карцером, после того как сестра Беата из Терни лишилась в оном рассудка. В своем безумии она сказала, что над могильным камнем умершей во грехе сестры Магдалены из Падуи каждую ночь появляется белое сияние. Этот странный свет замечали и многие другие сестры. Помилуй нас всех Господь! Аминь».

Глава 17

Мой несчастный друг рассказывал мне обо всех этих ужасных вещах как раз перед домом, где это случилось с ним, и при этом ходил взад-вперед в таком возбуждении, словно это случилось вчера. Я внимательно слушал, время от времени хватал его за руку и сжимал ее в своей. Говорить я был не в состоянии. Да и что я мог сказать? К тому же — здесь, на этом месте!

Он так и не смог склонить меня к вере в то, что это был действительно призрак той монахини, которого он здесь видел и который с ним говорил, давал ему загадочное поручение и в конечном итоге ударил его кинжалом. Однако, вне всякого сомнения, Фердинанду — в действительности или в воображении, — но пришлось пережить этот ужас.

Как могло произойти, что такая ясная и твердая натура, каким он был, оказалась в зависимости от целого ряда бредовых представлений и была выведена ими из равновесия, осталось для меня загадкой и в то же время неопровержимым фактом, не укладывающимся в моем сознании.

Когда я вспомнил, что все это жуткое приключение произошло не в течение одной ночи, а разыгрывалось на протяжении целой череды ночей — так как еще ранним летом Фердинанд пришел в эти места и в конце лета все еще находился здесь, — непостижимость этих ужасных событий выросла в моих глазах до невообразимых масштабов. Подобно кошмару, мучили меня впечатления от услышанного. В страхе я пытался найти объяснение необъяснимому, постичь непостижимое… Его фантазия была возбуждена таинственной картиной, он скудно питался и в течение многих недель, а то и месяцев жил в отвратительных условиях и, возможно, подцепил малярию в этом заброшенном доме, чем и объяснялась его горячка.

Но, с другой стороны, он не был серьезно болен. Он беспрерывно работал, ясно осознавал и мысленно анализировал происходящее! И затем — его ранение. Его длительная болезнь вследствие этого призрачного и в то же время такого реального удара кинжалом не была плодом его воображения. Никто ведь не может вообразить себя смертельно раненным.

Чем больше я стремился осмыслить все это, чем настойчивее я пытался найти хоть какое-то разумное объяснение, тем большие смятение и тревога охватывали меня. Мне действительно нечего было предложить бедняге, кроме своей руки, крепко сжимавшей его руку.

С нетерпением я ожидал рассказа о дальнейшем развитии событий. Призрак дал Фердинанду поручение. При первой же попытке выполнить его должно было выясниться, что мой несчастный друг…

Я оставляю фразу незаконченной…

Фердинанд продолжил свой рассказ:

«…Ты, вероятно, хочешь знать, что случилось дальше. Так вот: едва я настолько собрался с силами, чтобы с посторонней помощью взобраться на лошака и держаться в седле, я покинул этот дом и эти места. Накануне вечером я, опираясь на палку, приковылял в церковь.

Там стояла моя незавершенная копия!

Мою работу нельзя было назвать плохой. Но только в сравнении со своей копией я смог оценить истинные достоинства оригинала. Только сегодня они открылись мне во всем своем блеске.

Никому не известный художник, принявший смерть от руки палача, был поистине вторым Джорджоне!

А лицо камальдолянки, этот юный, очаровательно страстный женский лик — как хорошо, как до ужаса хорошо знакомы мне были теперь эти восково-бледные черты, которые однажды причинили столько зла и которые были словно слепком с ее демонической души.