Господин фон Хан при всем своем раздражении, вызванном поведением хозяина, не мог все же удержаться от смеха. Дело в том, что подобную робость он заметил у всех обитателей гостиницы. Особенно бросилась она ему в глаза после сегодняшнего утра. «Меня, похоже, приняли здесь за второго доктора Фауста», — сказал он про себя.
Снова раздался стук в дверь, которая вслед за тем тихо приоткрылась. В комнату просунулась чья-то воинственная голова с римским носом и буйными бакенбардами, спросившая:
— Я не ошибся? Господин фон Хан?
— Разумеется.
Вслед за тем в комнату ввалился громадного роста детина в полицейской униформе.
— Господин бургомистр просит вашу милость на несколько минут направиться к нему.
— Направиться? Это звучит несколько в полицейском духе. Где он живет?
— В конце улицы, сударь, в большом угловом доме с балконом. С вашего позволения, я проведу вас туда.
— Ну, в этом-то нет нужды, приятель. Я не люблю ни военных, ни полицейских эскортов.
— Это приказ господина бургомистра.
— Да, да, и вы обязаны подчиниться, не так ли? Вы ведь были солдатом?
— Так точно, третьего гусарского полка.
— В какой стычке вы получили этот замечательный шрам на лбу?
— Гм, сударь… в стычке со своими товарищами из-за одной симпатичной девушки.
— В таком случае, вашей жене он не очень нравится, если не она была той симпатичной девушкой.
— Я не женат, сударь.
— Ну хорошо, тогда вашей возлюбленной. Потому что тот, кто носит такие благородные шрамы за прекрасный пол, не может оставаться глухим к любви. Ваша избранница, узнай она сейчас все о вас, стала бы несколько несговорчивой, не так ли?
Обладатель бакенбард наморщил лоб. Спрашивавший развлекался тем, что в выражении лица героя находил подтверждение своим предположениям, и поэтому не стал останавливаться на достигнутом: «Однако не падайте духом. Именно шрам будет служить вашей возлюбленной свидетельством того, чем вы можете рискнуть ради одного-единственного взгляда ее больших черных глаз и за один локон ее каштановых волос».
Полицейский изменился в лице и сделал большие глаза.
— Ваша милость, — пролепетал он, — уже знают эту девушку?
— Почему бы и нет? Не она ли — самое хорошенькое дитя во всем городе? — улыбаясь, ответил господин фон Хан, чье самолюбие приятно пощекотал быстрый успех его дерзкого расследования любовных интриг полицейского.
Однако его вопросы, казалось, отнюдь не щекотали самолюбие полицейского: плутовская улыбка, игравшая на мертвенно-бледном лице гостя, казалась ему ужасной и дьявольски-злобной.
— Ваша милость уже знают ее? Возможно ли это? Вы ведь в городе только со вчерашнего дня. Я же глаз не спускал с дверей дома модистки, а когда меня не было, за ними следил другой. Вы не могли проникнуть в дом незамеченным.
— Милый друг, никогда не трудно познакомиться с милой девушкой; к тому же в домах есть еще и черный ход.
Обладатель бакенбард сделал озадаченное лицо, поскольку он и в самом деле что-то припоминал о черном ходе. Смущение полицейского еще больше подстегнуло озорство господина фон Хана, который теперь пытался вызвать в нем ревность.
— Значит, теперь она строит из себя недотрогу? Так я и думал! Все из-за этого шрама!
— Нет, сударь, не из-за шрама! Не в обиду будь сказано: из-за вас самих!
— Что? Из-за меня? И не мечтайте об этом! Э, да вы, никак, ревнуете? Давайте заключим между нами союз. Вы понимаете, о чем я…
— И даже слишком хорошо. Но на сей раз из этого ничего не выйдет! Сохрани меня Господь!
— Вы представите меня своей юной модистке, и я примирю ее с вашим шрамом.
Полицейский встрепенулся, словно дрожь прошла по его телу. Вслед за тем он придал своему лицу сугубо официальное выражение и предложил фон Хану следовать за ним к бургомистру.
— Я пойду, но не намерен терпеть никакого сопровождения по городу.
— Так было приказано.
— А я приказываю обратное. Можете идти и передать это господину бургомистру, а если вздумаете спорить со мной, то забудьте о вашей девушке!
— Сударь, прошу вас, ради Бога! — в полном смятении взмолился честный обладатель бакенбард. — Я повинуюсь. Об одном только прошу вас, милостивый государь: ради Бога, не лишайте невинную девушку жизни!
— Надеюсь, вы не станете считать меня способным убить девушку из одной только любви к ней?
— Я полагаюсь на ваше честное слово, милостивый государь. Если вы пощадите бедное дитя, я сделаю для вас все, что прикажете, пусть это будет даже моя собственная смерть.
— Успокойтесь! Я даю вам честное слово, что не лишу жизни славную девушку. Скажите мне только: почему вы сразу же испугались самого худшего? Кто бы так — ни с того ни с сего — стал посягать на жизнь прекрасной крошки?
— Вы дали слово чести, сударь. Мне этого достаточно. Что вам стоит свернуть шею доброй Кэти? Я ухожу, а вы придете одни. Даже преисподняя обязана держать слово.
С этими словами бедняга покинул комнату. Ему вслед раздался громкий, пронзительный смех «мертвого гостя», казавшийся ему издевательским хохотом самого сатаны. Вприпрыжку помчался он к бургомистру. Прибежав к нему, полицейский выложил всю свою историю, чем немало удивил последнего.