- Скажите, какой вежливый, - буркнул Павел, укладываясь на место, - тут жить осталось полтора часа, а он о тактичности думает.
- Мне ещё меньше… ладно, не об этом речь. Паша, ты никогда не думал, почему, поступая на службу, мы принимаем присягу, а увольняясь, даже в полную отставку, со снятием с воинского учёта, от присяги не освобождаемся?
- Ну, военным бюрократам неохота возиться с документами или ещё чего … Не знаю!
- А я знаю. Звания, должности, служебные обязанности – вторичны. Главное, что определяет сущность мужчины – обязанность защищать Родину. При любых обстоятельствах, независимо от состояния здоровья и всего остального. Неважно, кто ты. В Отечественную Войну даже уголовники требовали отправить их на фронт. Конечно, не все. Но ведь и не все люди настоящие, много … мусора.
Как должно быть стыдно тому, кто не ОБЯЗАН защищать Родину!
Когда службе в армии подлежали все мужчины, достигшие восемнадцати лёт, они принимали присягу. С этого момента обязаны защищать Родину, пока живы. Наша армия давно контрактная, никого не заставляют служить, но если мужчина считает себя … не знаю, как правильно… ну, мужиком, а не конём с яйцами, он обязан помочь стране! А ты, офицер, рассуждаешь о пустяшных званиях, должностях! О премиальных ещё спроси.
- Жрать иногда хочется, - мрачно сообщил Павел. - А ещё неплохо бы иметь запасные штаны. Пока одни кладут жизни, другие зарабатывают миллионы, покупая и продавая чего-то там. А есть такие, которые и вовсе дома сидят, пособие получают.
- И ты завидуешь? Дурак! Знаешь, когда жена родила первого и его принесли на кормление, она увидела на пальце, на ноге, бирку с фамилией. Таким человек приходит. Когда умерла её мать, тело поместили в больничный морг. Ну, до похорон. Укрыли простынёй, а к пальцу на ноге привязали бирку с фамилией. Таким человек уходит…
- Ну, пошла философия! – недовольно перебил Павел. - Это я и без тебя знаю. Только от бирки до бирки жизнь идёт и хотелось бы, знаешь ли…
До слуха донёсся тихий скрежет металла о камень. Павел быстро взглянул на Сашку. Искорёженный шлем, сильно обгоревший, весь в трещинах, медленно поворачивается. Чёрные дыры с рваными краями внимательно и страшно уставились в лицо и Павлу стало как-то нехорошо. Прерывающийся от боли голос глухо забился под изуродованным железом:
- Древний поэт сказал: жизнь – это миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь… Ты военный, поэзией не интересуешься, верно? Что было, того уже нет, что будет – ещё нет. Мы с тобой здесь и сейчас. Тебе решать, как жить дальше. А тем, кто живёт на пособие, не завидуй. Знаешь, у пчёл есть трутни. Ничего не делают, только мёд жрут. А пчёлы их не трогают! И почему так, ни один биолог … или ботаник, как правильно? … толком не знает. Выходит, для чего-то необходимы. Так и наши… трутни… для чего-то нужны. Не суши мозги над ерундой. Лучше скажи, вот если правы священники и после смерти тела наши души встретят на небесах предков, не стыдно будет смотреть в глаза? Ведь там не спрячешься.
- Да что ты меня моралью своей долбаешь, в самом деле! Я же сказал – без штанов и в шляпе. Ну, куда голому-то в пекло лезть?
- Дай слово, что выполнишь мою просьбу. Тогда у тебя будут и штаны и палочка-выручалочка, и ещё кое-что.
- Да ладно, фокусник-иллюзионист! - раздражённо махнул рукой Павел. - Штаны… палочки… или это у тебя юмор такой, кладбищенский?
- Причём здесь юмор? Ты, Паша, как и все военные, очень долго соображаешь. Видно, сильно били по голове общевоинскими уставами. Ладно, объясняю на пальцах – если ты обещаешь выполнить все, что я тебе скажу, ты получишь необходимое снаряжение и оружие. Все ясно, военный?
- От такого слышу, - недовольно буркнул Павел. - Выкладывай, чего у тебя там.
- Так ты даёшь слово?
Павел вздохнул, поднял глаза к нёбу. Луна куда-то исчезла, только редкие звёзды дрожат неземным светом, словно от страха. Внезапно в полной тишине раздались звуки хлопающих крыльев, порыв воздуха мягко толкнул в лицо, пыль поднялась облачком, а потом откуда-то с высоты донеслись странные резкие звуки, словно громадная ворона подавилась костью и теперь истошно каркает, пытаясь избавиться от чужеродного тела в горле. Неприятное чувство неизвестности, неведомой опасности охватило Павла. Кольнул страх, но вспыхнувшая злость затмила все остальные чувства, волосы на загривке вздыбились, словно волчья шерсть. Тело, только что расслабленное и болящее, пошло буграми мускулов, боль исчезла, задавленная мощной дланью чего-то странного и удивительного, некого чувства, неизвестного ранее.
- Даю слово, что выполню всё. Рассказывай и побыстрее, летают тут всякие, - не сказал, а прорычал Павел.
Изуродованный шлем едва заметно шевельнулся. Слабый свет звёзд упал под другим углом и показалось, будто страшная маска из железа и пластика улыбнулась уголками рваных дыр.