Мёртвый Легион

— Тимс, ты опять начинаешь? Я тебе когда-нибудь из-за твоего нытья голову оторву — глухо, отозвалась вторая фигура. Голос был какой-то… нереальный. Казалось, вместо прямых слов слышится эхо, причём в которое вписаны гулкие удары по металлу. Совершенно невозможное сочетание для обычного человека.

Если одежды у этих двоих были одинаковые, то внешне они сильно отличались. Тот, кого назвали Тимсом, возвышался над своим спутником на добрый аршин, хоть и имел пусть и высокий, но вполне человеческий рост, а вот второй, несмотря на свою почти карликовость, чуть ли не на целую сажень был шире в плечах. И если Тимс ещё вполне подходил под определение «человек», то о его спутнике такое и близко нельзя было сказать.

— Господин Листер, это ведь так скучно! — уныло протянул Тимс. — И почему Акарнии все так боятся? Глупые людишки.

— Ты тоже человек, — без каких-либо эмоций произнёс Листер.

— Не будем о грустном, — хмыкнул Тимс. — Вот завершим это задание, и я опять вернусь к своим картинам, пусть следующее выполняет кто-нибудь другой.

— Картины? Что — картины? Я продолжу свои эксперименты! — слова были произнесены всё тем же глухим голосом, но в них прорезались хоть какие-то эмоции.

— Всё бы вам эксперименты ставить, истинная красота запечатлена в произведениях искусства!

— Совершенно бесполезная вещь.

Последующие полчаса показали, что спор об искусстве между этими двумя возникал не в первый и, видимо, далеко не в последний раз. Лишь когда на границе видимости появилось странное, сильно перекорёженное строение, спорщики замолчали. Остановившись, они некоторое время разглядывали здание, после чего вновь зашагали, но уже без слов.

— Снизу, — произнёс Тимс.

— Он твой, — безразлично отозвался Листер.

— Хорошо.

Тимс остановился, и в ту же секунду перед ним появилась лёгкая дымка, а затем из неё резко проступила энергетическая печать, представлявшая собой невообразимо сложное сочетание линий, наложенное на пентаграмму. Стороннему человеку она могла показаться неким хаосом линий и странных букв. Мягко пульсируя синим светом, печать опустилась на песок, а вслед за ней опустился и Тимс. Встав на одно колено рядом с печатью, он дотронулся ладонью до её центра. Секунду-две ничего не происходило, а затем от печати во все стороны устремились цепочки символов и десятки линий, а ещё через пару мгновений на песке пульсировала печать радиусом более двух десятков саженей.

— Как глупо, — равнодушно произнёс Листер, стоя рядом с Тимсом, — глупо и расточительно.

В следующую секунду из-под руки Тимса вырвался поток синего света, через полсотни саженей вонзившийся в землю. Едва это произошло, как окружающую местность сотрясло ужасающим грохотом. В месте, где поток скрылся под землёй, единым разом, к небу устремились острые каменные пики, поднимая в воздух тучи песка и не только песка. Пронзённый насквозь, подвешенный в воздухе, на пиках извивался огромный червь. Жуткий рёв разносился по пустыне, хвост, который не попал под удар каменных пик, раз за разом оглушительно бил по земле, наполняя воздух песком.

— Да заткнись ты, — поморщился Тимс и, повинуясь взмаху его руки, каждая из пик разъединилась на четыре части, разорвав огромного червя на куски.

— Глупо и расточительно, — повторил Листер. — За такое бы расточительство, будь ты моим учеником, я бы тебе голову оторвал.

— Мне скучно, — тяжко вздохнул Тимс. — Да и не так уж расточительно, хотя, не спорю, глупо. Пыль поднял, да и эту тушу теперь придётся обходить.

Ещё раз вздохнув, Тимс неспешно двинулся в обход останков мёртвого червя.

— Довольно крупный экземпляр, добрая сотня саженей точно есть, — произнёс Листер, и в его голосе опять зазвучали эмоции, лёгкий налёт сожаления.

— Да зачем он вам? — удивился Тимс. — Жалкий и ни на что не годный червяк.

— Знания необходимы для моих экспериментов, а чтобы получить знания, иногда приходится заниматься совершенно безынтересными вещами. Например, такими, как этот червь.

— Вот поэтому картины и лучше ваших экспериментов, — довольно произнёс Тимс, радуясь очередному аргументу в свою пользу. — Найдя нужные кисти, краски и пейзаж, я просто рисую и наслаждаюсь. И даже в поисках редких по качеству кистей и красок тоже есть своя прелесть и своё наслаждение.

— Наслаждаешься и, кроме наслаждения, не получаешь ровным счётом ничего, когда-нибудь ты умрёшь именно потому, что занимался ерундой, — недовольно произнёс Листер.

— Тогда ваша смерть наступит как раз из-за того, что вы не способны понять истинную красоту Искусства. Рисование картин и плетения из энергии — разве это не прекрасно? — с придыханием спросил Тимс, получая удовольствие лишь от одного смысла, что несли в себе произнесённые слова.