Мёртвый палец

— Господин Бале, — заговорил, по-видимому, раздраженный Дюбур, — ваше обращение становится оскорбительным! Может быть, вы считаете меня за пьяного потому только, что я осведомляюсь о здоровье вашего брата?

— Да я же вам говорю, что ничего не могу сказать вам на этот счет! — горячился арендатор.

— Следовательно, он не здесь?

— Нет, нет, я уже сказал вам, — отвечал Бале, принимавший своего посетителя в самом деле за человека подгулявшего.

— Так это иное дело, извините, — сказал Дюбур уже более мягким тоном. — Следовательно, господин Минс уже вернулся домой, и я по дороге, должно быть, проглядел его.

— Вы ошибаетесь, господин Дюбур, — возразил арендатор, по-видимому, только теперь начинавший понимать, что между ним и молодым человеком вышло какое-то недоразумение, — брат сегодня еще не был здесь.

Дюбур попятился в изумлении.

— Как?! — прервал он арендатора, как будто смутившись. — Что вы говорите?

— Я не видел его, пожалуй, месяца три, — добавил Бале.

— Месяца три! — повторил молодой человек, и на его лице отразилась сильнейшая тревога. — Ах, Боже мой! Вы меня пугаете, господин Бале!.. В таком случае… с господином Минсом случилось какое-нибудь несчастье!

— Как так? Несчастье? — спросил с удивлением арендатор.

— Должно быть, иначе и быть не может! О Боже мой, как это меня тревожит!

И Дюбур заходил взад и вперед, от холода или от внутреннего волнения — мы оставим этот вопрос без исследования.

— Но… объясните же мне, в чем дело! — сказал Бале, начавший беспокоиться насчет своего брата.

— Да вот, видите ли, — начал встревоженный молодой человек, — я… сегодня утром раз десять, если не больше, стучался в дверь к господину Минсу… мой стук возбудил даже внимание соседей и их неудовольствие… а между тем, никто из семьи вашего брата мне не отвечал.

— Это-то вас и беспокоит? — спросил арендатор, улыбаясь и, видимо, успокоенный, потому что ожидал услыхать о каком-нибудь несчастье.

— Разумеется! Разве это не поразительно?

— Я не нахожу этого. Брат был с семьей, вероятно, у обедни.

— Это объяснение не совсем-то идет, потому что их сосед, столяр, не видал, чтобы кто-нибудь выходил из дома.

— Ну, так значит, они спят и не хотят впускать вас. Кажется, это понятно.

Но, по-видимому, это объяснение не могло успокоить Дюбура. Он мрачно смотрел перед собой и бормотал, как будто про себя:

— Не знаю, что об этом и думать; во мне возникают какие-то странные предчувствия… иначе и быть не может, с ними случилось какое-нибудь несчастье… Боже мой, я боюсь…

— Глупости! — прервал его Бале, качая головой. — И кому придет в голову что-нибудь подобное! Вашего стука могли и не слыхать: ведь в доме двойные, чуть ли не тройные двери.

— Это невозможно! Нельзя было не слышать, если только… Я так стучал в дверь, что и мертвые проснулись бы. Положительно, ничего не понимаю; вернусь в город, нужно же добиться, в чем дело. Я в ужасной тревоге!

— Черт возьми! — воскликнул арендатор, улыбаясь. — Извините, Дюбур, но вы, право, точно малый ребенок. Вы беспокоитесь по пустякам! Я уже говорил вам, что брат, вероятно, пошел к обедне; он вышел с детьми задним ходом, поэтому Альмарик и не мог его видеть. Им не хотелось с кем-нибудь встретиться и говорить. Во всяком случае, теперь они давно уже дома, и вы напрасно только тревожите себя и других мнимыми несчастьями. Таково мое мнение, а вы думайте себе, что хотите.

Молодой человек вздохнул свободнее, как-то невероятно быстро успокоился и почти весело сказал:

— Я вижу, в самом деле, что вы правы, Бале! В волнении я и не подумал, что могло быть и так. Вы меня убедили и успокоили. Прощайте, господин Бале!

С этими словами он хотел было расстаться с арендатором, но этот последний знаком удержал его.

— Куда же вы так спешите?

— Я уже говорил вам — в город.

— Неужто вы уйдете, не выпивши со мною и стаканчика?

— Благодарю вас, совсем не хочется. Нынешнюю ночь я довольно-таки попил, и под конец сделался немножко навеселе…

— Воображаю. Где же вы побывали?

— Да везде почти. Был на трех балах.

— На трех балах?! Ах ты, сделай одолжение! Вот что называется жить! — воскликнул, ухмыляясь, арендатор, всплеснув руками.

— Да, на трех балах. Сначала в «Синей Ящерице», потом в «Красной Звезде» и наконец в «Золотой Акуле». О, могу вас уверить, мы чудесно позабавились!

— Верю, верю! В ваши годы, да холостому только и забавляться; а потом уж конец! Станешь серьезнее, придут заботы…

И Бале глубоко вздохнул.

— И моей холостой жизни скоро конец, и его-то я хочу провести как следует. Сегодня в заключение станем хоронить масленицу.

— Что же, не худо! Вы всегда из первых, когда дело идет о том, чтобы повеселиться. Я уверен, что на балу вас скорее найдешь, чем в церкви.

Дюбур засмеялся.

— Кому что, — сказал он, — и все в свое время! Я сегодня подурачусь для того, чтобы завтра быть совсем умным. Ну, а вы как, господин Бале? Не чувствуете ни малейшего желания присутствовать при похоронах? Могу вам наперед сказать, что они выйдут великолепны, и вы, наверно, отлично позабавитесь.

— Не знаю, будет ли у меня время побывать в городе, — отвечал со вздохом Бале. — Постараюсь.