Мир

— Ох, детка. Не мне рассказывать, не тебе слушать. Первые десять лет жила как принцесса. Муж-рыбак. Герой Великой Битвы. Загорелый, в глазах солнце, в волосах ветер. Выудил меня из морского лона. Тогда казалось лю-убит. Дура! — Еще один плевок проследовал за первым.

— Не любил?

— Кто ж знает? Может, и любил. Первый год. Каждый день мне трофеи из моря приносил: то ракушку, что плачет, как море, то краба, то золото, что ваши пираты теряли в наших водах. Комнату мне выделил. Под аквариум. Не воля, но я там хотя бы во всю длину вытянуться могла.

Вера картинно распрямила хвост, до этого мирно свернутый под столом. Хвост протянулся мимо четырех столов на шесть персон и коснулся противоположного конца террасы. Со звоном отпало несколько серебристых чешуек. У меня перехватило дух. Все знают о русалках. Все знают про Великую Битву, где наши доблестные воины перебили их злобных русалов. Но увидеть русалку — мощную, с огромным мускулистым хвостом, грозу морей — на расстоянии вытянутой руки. От этого забудешь, как дышать. И про саднящую скулу забудешь, пока в восхищении рот не откроешь слишком широко.

— Нравится? А представь, какая я была тридцать лет назад. Чешуйка к чешуйке. Волосы р-р-рыжие! Не то что сейчас, э-эх!

— Как же вы сюда попали?

— Хах, да сбагрил он меня. Днями в море пропадал. Голодала я днями. Уж ненароком подумала, что сгинул родненький. Но родненький все возвращался. То через три дня, то через неделю, потом — раз в месяц. И все такой же. Солнце в глазах, ветер в волосах, руки, как бронзовыми канатами стянутые. Счастливый. Но уже без подарков. Это потом-то я узнала, что я у него первая была.

Вера замолкла. Острым синим когтем она нацарапала на деревянном столе: «Мир — мудак». И лукаво мне подмигнула.

— Постойте. Ваш муж — хозяин «Медитерана», Мир?

— Да, детка. Понимаешь иронию? Контрабандист он. Вытаскивает глупых доверчивых дурочек из моря и продает в аквапарки и стриптиз-клубы. Защитить-то их некому и научить бояться рыбаков — тоже некому. Всех русалов тогда перебили. А все, что сетями кроме русалок вытащит, в ресторане готовит.

Долгое молчание прервал стук капель о деревянный стол — омары как один выползли из аквариума и расселись за столом. Аквариумная вода ритмично накрапывала на стол, будто из глаз дюжины плакальщиц. Я расхохоталась. Сидим вдвоем: плененная старая русалка, я с подбитым глазом и десяток чрезмерно эмпатичных омаров.

— Простите, это ни разу не смешно. Но… Ик! Смешно.

— Детка, а что ж остается делать-то? Только смеяться. Пить и смеяться. — Вера щедро плеснула абрикосовки мне в стакан, а сама громко глотнула из бутылки. — Сама-то ты что тут делаешь? Чай не в аквариуме.

— Знаете, не могу. Сколько раз собиралась. Но… Ик! Он для меня целый мир!

Вера ощетинила жабры, но промолчала. Что тут скажешь — сама такая же.

Молчание затягивалось. Мне отчаянно не хотелось уходить из безопасного прямоугольника террасы в темноту ночи. Но я ее обидела, кажется. Нужно как-то сгладить неловкость. Я взяла у Веры бутылку и глотнула.

Абрикосовка разлилась по горлу огнем. Меня передернуло. Вера расхохоталась, закинув голову.

— Зато на террасе вам, наверное, лучше! Тут… Ик! Х-хотя бы море видно. Запах чувствуете. Слышала, только не обижайтесь! Говорят, русалки от одного вида моря сильнее становятся.

— Уж лучше в том углу, детка. Понимаешь, угол тот стал для меня миром. Прокуренный, темный, омары еще эти. — Омары дружно подняли грустные щенячьи глаза на Веру. — Но за двадцать лет и они родными стали. А отсюда… Понимаешь, я теперь все вижу.

Русалка смущенно попыталась расправить погнутую об острый край аквариума пересохшую чешую.

— Он ведь каждое утро уходит туда. Мир-то мой. В мое море. В мир, в котором я плескалась, завлекала моряков песнями и хохотала с сестрами. Посейдон знает, что этот старый дурак там творит. Но возвращается он с уловом. И счастливый.

— Нет ничего печальнее… Ик! Чем твой мужчина, который счастливый проходит мимо… — Я снова глотнула из бутылки. Но абрикосовка показалась не такой уж горькой.

— Так, может, вам… Ик… В море вернуться? Там ваши близкие, там ваш мир.

— Да куда там! Всех моих близких перебили такие как мой муженек. Гарпунами, винтами катеров, любовью обманчивой. Вот смотри. Смотри, детка. Теперь я вижу прямоугольный кусок моря в окне. И каждый посейдоний день в этот прямоугольник кто-то то окурок кинет, то бутылку бросит, то поссыт. Тьфу! Это каждый день разбивает мне сердце. Это уже не мой мир. Я в эту воду не вернусь.

— Я… Ик! Знаете, я тоже не в-вернусь! — Собственные слова я услышала уже со стороны. Положив голову на руки и медленно погружаясь в темную пучину пьяного сна.

Я проснулась до рассвета. Хозяин ресторана, Мир, раздраженно пыхтя, подметал вокруг меня пол. Бутылки из-под абрикосовки перекатывались, их звон болезненным эхом отдавался в моей тяжелой голове. Я поморщилась. Омары испуганно толпились в дальнем углу аквариума.

— Вера, мать твою! Сколько можно всякий сброд тут собирать!

— Сколько нужно, столько и можно, старый дурак!