Мир "Анны Карениной"

При этом не надо недооценивать Вронского, он значительно более похож на Лёвина, чем принято считать. Из «двух гусаров» Вронский — именно что первый, Турбин, который может соблазнить, но не может украсть. Это дорогого стоит. Почему соблазнить? Потому что армия это профессиональное насилие. Тема, вполне исчерпанная Толстым в «Войне и мире», тема кошмара милитаризма во всех видах, всех оттенков, всех запахов и размеров, и в «Анне Карениной» тема эта сильнейшим образом притушена, вспыхивает лишь в финале, но зато уж так вспыхивает — издевательски, ювенально, что даже Катков не выдержал. Считать, что «Война и мир» про государство, а «Анна Каренина» про семью это как считать чуму каникулами, а здоровье работой.

Хитрость Толстого — хитрость в старинном смысле, хитрость как изощренный профессионализм — в том, что главная тема романа глубоко запрятана. Роман не о счастье, роман о страдании, даже шире — о зле. При этом слово «счастье» употребляется в романе 36 раз, а «страдание» — 10.

Зачем зло и страдание? Оказывается, без них любовь не полна, не зрела. Именно страданий не хватает и легко распутничающим светским женам, и Львовым, которые перекочевали из «Войны и мира», где были Бергами и бездетными. Любовь без страдания — гламур, легковесность, пустота, танцулька Корсунского.

При этом в романе три очень разных группы людей, неспособных страдать и потому неспособных любить. Это великосветское общество, почти все, и это интеллектуалы, учёные — кажется, поголовно все. Именно неспособность страдать (и сострадать) мешает союзу Кознышева и Вареньки. Неспособность страдать — одна из важнейших черт и пиетистской религиозности, «редстоковщины».

Ещё одна хитрость Толстого: само по себе страдание не ведет к любви, даже отводит от нее. Именно этом вся история любви/нелюбви Николая и Маши. Лёвин старший страдает, точнее — сострадает. Он распахнут всякому страданию, он возмущается безудержностью зла, лицемерным игнорированием зла. Это «коммунизм» в самом базовом смысле слова: «коммунио», «общение» с людьми в их нуждах, в их горе, в их обреченности быть жертвами несправедливости. Этот коммунизм был и у Лёвина: «Это дело не мое личное, а тут вопрос об общем благе. Всё хозяйство, главное – положение всего народа, совершенно должно измениться. Вместо бедности – общее богатство, довольство; вместо вражды – согласие и связь интересов. Одним словом, революция бескровная, но величайшая революция, сначала в маленьком кругу нашего уезда, потом губернии, России, всего мира. Потому что мысль справедливая не может не быть плодотворна».

Этот «коммунизм» — дехристианизированное христианство, о чем и говорит Николай: «Это преждевременно, но разумно и имеет будущность, как христианство в первые века». История Николая это история и декабристов, и народовольцев, спрессованные «Бесы» и Алёша Карамазов, и начинается-то его бешеное правдолюбие и злобное сострадание в религии: «Жил как монах, в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин».

Воинствующее сострадание, агрессивная жажда справедливости оказываются неблагоприятны для любви, вытесняют любовь, потому что видят страдание ближнего, а самого ближнего не видят.

Анна Каренина — это я, вы, все!

Одна из самых ярких сцен «Анны Карениной» — венчание Китти. Но какая ключевая фраза в этой сцене?

«Долли стояла подле них, слышала их, но не отвечала. Она была растрогана. Слезы стояли у ней в глазах, и она не могла бы ничего сказать не расплакавшись. Она радовалась на Кити и Лёвина; возвращаясь мыслью к своей свадьбе, она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича, забывала всё настоящее и помнила только свою первую невинную любовь. Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее. В числе этих всех невест, которые приходили ей на память, она вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала. И она также чистая стояла в померанцевых цветах и вуале. А теперь что? – Ужасно странно, – проговорила она»

Странно? Что странно? То, что началось со страха, не может кончиться ничем хорошим. Не потому, что невеста страшится мужа. Она не мужа страшится, а несвободы, в царство которой входит. Вот что в одной фразе замыкает эпизод:

«Экая милочка невеста-то, как овечка убранная! А как ни говорите, жалко нашу сестру»

Главная загадка романа — почему Анна отказывается от развода. Первоначальный вариант был с разводом! Это загадка куда серьезнее, чем взявшаяся из ниоткуда, как бы неожиданно для Толстого, попытка суицида Вронского.