Мир Асты

— Добрый кусок плоти иллансана, посыпанный софиром, — я голоден, Этайа! Голоден, а не «хотел бы что-нибудь покушать», — последние слова Нил произнес тонким, жалобным голоском, передразнивая аэльских обольстительниц.

— Мясо тебе дать сырым? — Этайа потянула за шнур, вызывая слугу.

— Нет, зажарь! — Нил ухмыльнулся шутке и бросил в воду горсть ароматической смолы. — Но непременно — на открытом огне!

* * *

— Он попался, кенсит! Наживка пришлась по вкусу!

— Ты так уверен в успехе?

— Совершенно, кенсит! Я возьму его двойной петлей.

— Мне приятна твоя твердость. Клянусь молотом Уоланта, я оценю твой пыл.

— Милость твоя выше моей доблести, кенсит!

— Сказано хорошо. Но детали, мой друг…

* * *

Теплые сумерки стерли краски с ангмарских предместий. Зато четче, рельефнее обозначились границы вещей, отчеркнутые легшими тенями. Звуки, чье место в нашем сознании обычно сужено зрением, тотчас утратили свою суматошность, наполнились смыслом: тут рокот прибоя, переставший быть шумом, и шум листьев, обретший тысячу голосов, тут потрескивание камней, остывающих, просыпающихся, и тонкий свист ящерицы. Шепоты и шепоты. Скоро вязкая южная тьма освободит и остальное: водопад запахов ударит в ноздри, осязаемым станет ветер, и влажный пар, исходящий от поверхности вод, станет теплым и соленым, какой он и есть на самом деле.

Мужчина смотрел на обнаженную девушку. На темный, нет — черный, потерявший выпуклость силуэт — тень на светлой стене воздушного пространства, поднявшейся над восходящей плоскостью залива. Сильная рука мужчины черпала мелкий песок, приятный сохранившейся в нем теплотой, и, медленно разжимаясь, отдавала его назад, туда, где он переставал быть песком в руке, а становился частью сущности, называемой «берег».

Девушка двигалась. Из-под босых ног вспархивали маленькие песчаные вихри. Она танцевала. Музыкой ей были мерное дыхание волн и собственное пение и еще шорох, с которым ноги ее разбрасывали песок:

— В темной воде синеватая нить.
Мир разделяется — «мы» и «они».
Желтые пятна и соль на пустом берегу.
Тысячи звезд осыпаются в нас.
Мы улыбаемся. В тысячный раз
Наши тела утопают в песке,
Как деревья в снегу.

Веточки пальцев в сугробах песка.
Капли зрачков — дважды два огонька.
Сполохи голоса в раковине наших рук.
Тяжкие головы темных домов.
Желтая пена клубящихся снов.
Тянет к себе голубой, чуть задымленный круг.

Боги не спят, они смотрят на нас.
«Мы» — это больше, чем здесь и сейчас.
Коконы света на чуткой груди Пустоты —
Наши глаза. В колыбели песка.
Мы засыпаем — висок у виска:
Звезды. И звездная пыль на плече Темноты.

Песня кончилась, и девушка, оборвав движение, подошла к мужчине. Она опустилась рядом с ним на песок. От мокрых ее волос пахло водорослями и женственностью. Мужчина положил руку на прохладное бедро. Девушка вздрогнула, но не отодвинулась. Рот ее приоткрылся. Ровные зубки блеснули отсветом взошедшей Моны.

— Мой господин, — проговорила она голосом, в котором перекатывались морские волны, — ты знаешь…

— Молчи, Нини! — мужчина провел ладонью по ее ноге, и мозоли, натертые на ладони рукоятью меча, царапнули нежную кожу. — Я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, зачем ты пела эту песню. Не спрашивай, не разрушай чар. Довольно мне дня, чтоб носить одежду охотника.

Девушка отвернулась и надула губки. Теперь взгляд ее был обращен в сторону красных огней, обозначивших ангмарскую гавань. Мужчина нахмурился, но лишь на мгновение. Рука его легла на затылок девушки и повернула ее головку к себе лицом.

— Не нужно играть со мной, Нини! — сказал он мягко. И девушка, многое знавшая о нем, ощутила холодок, стекший по позвоночнику. — Я никогда не обижал тебя, — продолжал мужчина. — И не обижу сейчас. Но плата, которую ты получишь, будет такой, какой ее определю я, а не той, которую захочешь ты, Нини! — Теперь обе его руки держали голову девушки так крепко, что Нини не смогла бы пошевельнуть ею, даже если б захотела. — Скажи мне, моя фэйра, я когда-нибудь обижал тебя?

— Нет! — шепнула девушка.

— Я когда-нибудь обещал тебе что-то?

Нини попыталась вспомнить, но не смогла:

— Нет, господин.

— Может быть, я оставлял тебя огорченной? Была ли моя признательность за то, что ты даешь моим чувствам и моему телу, скудной?

— Нет! — сказала девушка и улыбнулась.

Этот мужчина, несмотря на свои пятьдесят шесть иров и сотни сражений, был лучшим из тех, кто звал ее, чтобы украсить свой отдых. И самым щедрым.