Мир без хозяина

Так, одним днем, отмеченным на календарях Времени глубоким болезненным шрамом, подошел Полководец к прекрасному цветущему городу в блуждающем оазисе, именуемому Сгаларионом, что значит Родник Миражей на языке Богов, и ударили воины его в тысячи барабанов, и запел горделиво горн, возвещая горожан Сгалариона о прибытии Победителя Народов. Открылись мегалитические врата, и вышел из блистательных чертогов своих навстречу Полководцу Правитель сего города, восседая на грохочущей колеснице из драконовой кости, запряженной переливающимся лазурью шестиногим жеребцом, высекающим правыми копытами янтарь, а левыми аквамарины, и держал в руках своих Правитель восемь поводьев с восьмью мастифами восьми различных пород и расцветок, и на шеях их было восемь ошейников, выплавленных и отлитых из восьми драгоценных металлов; по изголовью трона его, помещенного в колесницу, расхаживали павлины, распустив хвосты изумительных красок, а на стенах колесницы рукою мастера изображались три птицы-сирина, несущие в лапах своих синюю розу, винный рог и корзину с налитыми мёдом фруктами, выполнены были создания эти столь искусно, что выглядели живыми, готовыми вспорхнуть и унестись к породившим их небесам; и просил Правитель великого Полководца оставить мысли о завоевании города его и пройти мимо, следуя к намеченной несравненным воином конечной цели.

– Сердце самого мира расколется, коль рухнет под громом солдатской поступи цветущий Сгаларион, коль низвергнется он в пыль обрушенных жилищ и разграбленных дворцов. Омоются слезами крови невинные лица младенцев, целомудренных дев и почтенного возраста стариц, скорбящих по утраченной его красоте, и выцарапают они глаза свои, не желая видеть, как умирает в дыму истории возлюбленный их город. Осенним листом осыплются плодоносящие сады наши, чтобы не встретит впредь полюбившихся вёсен, ибо не явится весна никогда боле в те края, где царствуют тлен и руина. Почернеют и укроются пылью храмы и площади наши, зарастут скверным сорняком колодцы с живыми водами, сгорят библиотеки, хранящие знания о глубоком прошлом и незримом будущем, покроются едкой ржавчиной мастерские и ювелирные кузницы, рухнут оземь купола обсерваторий, чтобы не узреть больше звезд, так рьяно ими желанных. Реку тебе, Триумфатор – так и будет, если длань чужая коснется сокровищ наших! Истинно и неотвратимо гласят о том надгробия побежденных тобою городов и царств.

– Прекрасен город Сгаларион, – отвечал ему Полководец, – и слова твои лишь побудили меня скорей войти в ворота его. Но ты не воин, и нет в городе твоём воинов, и потому честь не позволяет мне спорить с тобой на языке клинков и пилумов. Не примут меня Несравненные к пантеонам своим, коль подниму я меч на безоружного. Однако город твой – непременный шаг к моему божественному возвышению. Он нужен мне, чтобы одолеть непокорный Наарихадон, и богатства его мне в том помогут. Так назови же причину, которая заставит меня поднять мои легионы и пройти стороной великолепный Сгаларион с его висячими садами и курящими дурманом храмами, почему, скажи, должен избежать он всеобщей участи? Пять дней готов я ждать, Правитель, а к вечеру последнего приму из рук посла твоего ключ от врат городских, либо, ударив, возьму его сам, и – знай же – удар мой повергнет тебя в величайшую скорбь.

Так было сказано, и вынужден был Правитель ответить захватчику повиновением, и вернулся он в город свой, опечаленный Сгаларион, и каждый день назначал он послом к Полководцу одного из властительных горожан, способных, как утверждали они, склонить недруга на свою сторону.

Опускался вечер первого дня, и Полководцу явилась Жрица из славного города Сгалариона, Жрица красот человеческих, услад и тайных знаний, прибыла она верхом на грациозном лунном барсе, облаченном в сверкающие вечерними зорями латы, и повод на груди его был из осколков упавших звезд; вела с собою Жрица две сотни наложниц с изысканными браслетами на изящных шеях и запястьях их в дар Победителю Государей. И была Жрица та телом безукоризненна, черна глазами, бёдер изгибами соблазнительна, и благоуханный аромат темной атласной плоти её лишал рассудка и повергал в желание вечного служения; одежды её были из тончайших нитей паутины цвета чайной розы, правая грудь её была обнажена, левая же – прикрыта дымчатым кружевом, отчего делалась ещё более желанной, обе остры и упруги; локоны её вились, как летней ночи прохладный ветер.