Мир без лица. Книга 2

Мне хочется заявить: да знаю я! Ну, просто чтобы выглядеть круче. По таким, как Нудд, ничего понять невозможно, если они не захотят, чтобы ты понял. Да еще когда они упорно держатся в тени, стараясь играть роль безотказного орудия и безоглядного исполнителя твоей воли. Нудд за все время, пока мы шатались по Мидгарду и Утгарду, ни разу на первый план не вышел. Даже когда оказался у Фригг в Фенсалире, это была скорее наводка для меня, чем неудача сильфа. Я шла, словно по дороге, вымощенной его стараниями, не благодаря и не замечая. Как, впрочем, и всегда. Я привыкла действовать именно так. Везде. И в реальном мире тоже. То есть в первую очередь в реальном мире, а потом и в своем собственном.

Я умею использовать людей. С детства, вслепую, наощупь, обдирая душу в кровь, обжигаясь углями стыда и вины, рассованными по углам подсознания, я шла к тому, чтобы стать манипулятором. Бесконечные эксперименты давали один и тот же результат: если считать себя богом и принимать жертвы как должное, рано или поздно тебе начинают поклоняться. Надо только быть уверенным, что божество. До глубины души. Ну, и еще полезно считать, что главное занятие божества — стоять посреди храма с задранным носом. Откуда мне было знать, что мир устроен иначе? Что у богов такая собачья доля. Что жертвы делятся на добровольные и вынужденные. Что среди жертвователей могут оказаться боги. Истинные боги. Которые видят тебя насквозь и понимают, какой ты жалкий, неотесанный идол. И тем не менее помогают тебе, словно собрату. Общаются с тобой на равных. Учат основам божественного мышления и поведения. А ты все равно остаешься безголовой бабой, олицетворяющей, вероятно, неблагодарность и необучаемость.

Все эти укоризненные мысли, спрессованные в темный ком, проносятся у меня в голове, точно метеор, оставляя быстро исчезающий след. Некогда заниматься самоедством, нужно… А что нужно-то? Ах, да, спасать мою вселенную от Рагнарёка.

— Знаешь, давай поговорим об этом после… после того, как выйдем из города альвов? — обворожительно улыбаясь, предлагаю я. — Нам еще надо с этими волшебными параноиками договориться…

— Божества все параноики, — философски замечает Нудд. Голос его все так же ровен, а лицо так же спокойно. Как будто покрыто тонкой коркой прозрачного, без единой трещинки льда. И сквозь эту сияющую маску я гляжу в его глаза, а вижу один только стеклянный блеск и отражение серебряной глади Мертвого озера за своей спиной… — Это естественно — заполучить паранойю впридачу к власти. Ни долголетие, ни сила не избавляют от подозрений, что все кругом мечтают ускользнуть от твоего якобы всевидящего ока, дабы совершить богохульство и пошатнуть устои твоего могущества.

Вскарабкавшийся обратно на камень Видар утвердительно закивал: не сомневайся, мол, верно гуторит товарищ сильф! Мне стало смешно.

— А тролли? То есть ётуны? Они же потомки самых первых божеств, значит, тоже магическая раса. Что-то я не замечала, чтобы у них была мания преследования! Наоборот, меня их невнимательность к пришельцам едва не убила! — я вызывающе смотрю на Бога Разочарования, но тот быстро делает вид, что не понимает, о каком инциденте речь, вообще.

— Ётуны… — смеется Нудд. — Не знаю, почему они до сих пор называют себя ётунами. Тролли — да. Но и то… если вспомнить троллей земли, сынов Муспельхейма, это воплощенная ярость и упрямство, мощь огня и камня. А здесь — просто крестьяне и пограничники, да несколько разбойничьих шаек. Я весь в предчувствиях: каково-то нас встретят здешние альвы?

— Альвы не здешние, — вступает Видар. — Они жили по другую сторону границы, в Мидгарде, но не смогли с примириться с нашей властью. Асы им как кость в горле. Черные альвы — великие мастера. Если бы не это, боги давным-давно… — он неловко замолкает.

— Да уж догадываюсь, — тянет Нудд. — И однажды они потребовали, чтобы им отдали нижний мир, ничью землю?

— Мы думали, что она ничья, — тихо произносит Бог Разочарования. — Мы ВЕРИЛИ, что она ничья. Нам так хотелось считать, что мы знаем свою вселенную от края до края, вширь, вглубь и ввысь. Мы не люди, нас не зачаровывают белые пятна на карте, мы боги.

— А что оказалось? — прерываю я поток рефлексий.