Мир Чаши. Дочь алхимика

— Точно не к дяде — там меня будут искать в первую очередь, а я не хочу подставлять его. Мне нужно на Запад, к замку Карн, и было бы хорошо, если бы мы могли запутать следы.

Воительница призадумалась, сощурив глаза.

— Мы можем выехать из Северных ворот по Северному тракту, а там свернем на отвилок к Западу. Если погоня и будет, то пойдет по ложному следу — пока доедем до Северных ворот, у нас накопится полгорода свидетелей.

— Благодарю. Пусть будет именно так.

По пути к Северным воротам Жозефина и Фердинанд обзавелись дорожными плащами плотной шерсти с глубокими капюшонами. Ушан избрал зеленый, на два тона темнее своего камзола, а девушка была очарована серебристо-серым с жемчужным оттенком — хороший цвет для дороги и для души.

Ворота отряд проехал спокойно, под равнодушными взглядами стражников. С гиканьем пронеслась мимо толпа в полтора десятка человек верхами, из авангарда которой доносились крики вроде: «Спорим, я доскачу первым!» — и мышастая ступила на Северный тракт.

Мерно покачиваясь в седлах, зубоскаля и перешучиваясь — с оглядкой на госпожу, без самых соленых наемничьих прибауток, — отряд проехал около полуверсты, когда их нагнал некий всадник самого расфуфыренного вида: на нем красовалось петушино-яркое фасонистое одеяние, пошитое из клиньев лазоревой, канареечной и кроваво-алой ткани, дополненное томно свисающим на правую сторону беретом с длинным фазаньим пером. Портрет дополнял гриф какого-то инструмента, торчащего откуда-то из-за бока. Всадник явно пристраивался ехать с ними, наемники косились, шепотом подтрунивая по поводу чуда чудного, и Жозефина как глава отряда не могла не поинтересоваться:

— Приветствую. Вам что-то от нас требуется?

Обладатель шутовского наряда умудрился прямо в седле отвесить не лишенный изящества поклон:

— Я буду счастлив сопровождать столь прекрасных и благородных дам!

— Благодарю, у меня уже есть люди, — несколько холодно отозвалась Жозефина, не сбрасывая с головы капюшона. Отряд и так был слишком велик, к тому же каждый сторонний человек означал риск, который мог стоить жизни любому из них — или всем сразу.

— Но я вижу здесь лишь наемников и… — Взгляд его скользнул по Фердинанду, но, очевидно не найдя его в своей классификации, петушиный всадник продолжил свою речь: — И поэт и певец однозначно скрасит вам унылое течение дороги!

Девушка качнула головой, пряча лицо глубже в тень капюшона. Что-то беспокоило ее, заставляя отстраняться от этого безобидного на вид существа; на открытое столкновение идти было не слишком разумно, потому она продолжила разговор, оставаясь собранной и готовой ко всему в любой момент:

— Как вас называют?

Еще один поклон, на сей раз с изящным взмахом берета, перо которого, к удовольствию всех северян, прочертило дорожную пыль.

— Я — мастер Рододендрон Даурский, поэт, лютнист и знаток множества баллад! Имя мое знают во всех частях света, я прихожу как гроза, и ухожу как рассвет, меня привечают крестьяне и нобли, королевский двор считает за честь мое посещение и даже суровый Север внимает мне…

— Да-а-а, — пополз шепоток среди наемников, — вот о прошлом годе как его розгами-то привечали, сладкопевца! Или то другой был?.. А, какая разница, все на одну смазливую харю!

Перекрывая тщательно сдерживаемый смех, Жозефина без особой вежливости прервала поэта и лютниста:

— Ясно, что столь много путешествовавший…

— Да, во все страны земные, через множество городов и весей!

— …должен обладать немалой мудростью…

— …Конечно, мой разум хранит множество сказаний, и я умею предугадывать судьбу по движению звезд и читать ее по ладони! Дозволит ли госпожа ручку?..

— …и не мог бы обладатель сей мудрости рассказать об упоминавшемся в некоторых не слишком ученых книгах некоем Яйце Сущности? — закончила девушка, хладнокровно убирая ладонь от шаловливых ручонок излишне яркого таланта, уже вознамерившегося цапнуть ее за руку. «Заразно это, что ли?» — пришла в каштановую голову мысль после обозрения собственной излишне пышной сиюминутной речи.

Нимало не смутившись, означенный талант перехватил поводья и принялся разливаться соловьем:

— Есть одна древняя баллада, повествующая о подобном. Один юноша, безнадежно и безответно влюбленный, подарил своей возлюбленной прекрасное яйцо горного хрусталя; «глаза твои сквозь толщу хрусталя, как будто льда, смотри, прозрачно мое сердце пред тобой», и прочая чепуха. — Под взглядами отряда певун бросил терзать струны лютни и снова взялся за поводья, припомнив старую поговорку о том, что иногда лучше молчать, чем говорить; в его случае, правда, это скорее означало «лучше говорить, чем петь», тем паче меж северян уже мелькнула фраза «поет, как павлин» — как-то им пришлось сопровождать одного торговца, который как раз по весне пытался сбыть в столице пару десятков этих ярких южных птиц. — Но прекрасная и холодная отвергла его ухаживания и вышла замуж за богатого старика. И на свадьбе, когда сгустилась полночь, яйцо треснуло, и оттуда был порожден злобный дракон, пожравший всех, кто только был в зале!

Помолчав в раздумье, девушка спросила: