Мир чеченцев. XIX век

Средний европеец стыдился искренности, совести и доброты как «глупости»; русский человек, наоборот, ждал от человека, прежде всего доброты, совести и искренности. Западноевропейский человек двигался волей и рассудком. Русский жил, прежде всего, сердцем и воображением. Европа горделиво смотрела на Россию сверху вниз и считала её культуру или ничтожною, или каким-то «большим и загадочным недоразумением»⁶⁹². Действительно существовавшая «не органичность» российской цивилизации во многом была обусловлена её многообразием и синкретизмом, множеством различных источников, питавшим её развитие на всём протяжении истории. Её слабая сторона – мозаичность и многопластовость, уязвимость с точки зрения потенциальной дезинтеграции. Её сильная сторона – гораздо большая открытость к внешним влияниям и заимствованиям, чем у более «органичных» и замкнутых цивилизаций. В этой открытости – залог её гибкости и жизнестойкости⁶⁹³.

Историк-археолог М. Худяков отмечал, что распространившийся тип шатровой колокольни имеет своим аналогом минареты татарских мечетей: «Достаточно взглянуть на минареты деревянных мечетей Казанского края и сравнить их с изображениями среднерусских шатровых колоколен, чтобы убедиться в единстве их происхождения»⁶⁹⁴. Интересно отметить, что в исламе, также как и в православии, отношение к богатству было как к чему-то мимолётному и уходящему, намного больше внимания уделялось духовности и аскетизму. Приведём для примера статьи из Корана: «Те, которые раздают свои богатства на пути Божием, подобятся зерну, которое производит семь колосьев и из которых каждый даёт сто зёрен. О, верующие. Творите милостыню из лучших вещей, которые вы приобрели, из плодов, которым мы велели произрасти для вас на земле. Не раздавайте милостей из самой худшей части ваших благ. Давайте милостыню, жертвуйте бедным. Жертва есть освобождение от огня. Нравственная и общественная благотворительность есть прямая обязанность каждого исповедника Ислама. Она доставляет нуждающимся утешение, а добротворцам отраду при той пользе, которую они приносят ближним»⁶⁹⁵.

В сознании европейца сложился стереотип приниженного положения мусульманки в исламском обществе и семье. Однако это мнение опровергало мусульманское законодательство, в котором говорилось: «Муж должен хорошо обращаться со своей женой, быть с ней приветливым, без причины не ссориться и не гневаться; этого требует снисходительность, потому что жена всё равно, что пленник, а к пленным следует относиться милостиво. Провинности жены следует переносить терпеливо и, если даже жена дозволяет себе что-либо дурное на словах, или действиях, то муж всё-таки должен с ней обращаться хорошо. Если же она сильно разгневается, то мужу следует похлопать её по спине рукой и сказать: “О злодей, наставляющий людей на всё дурное, выйдя сейчас же из этого прекрасного тела,” – для того, чтобы дьявол, который забрался между кожей и мясом и производит гнев, удалился»⁶⁹⁶. Если христианка становилась женой мусульманина, то муж должен был уважать веру жены, он не должен был запрещать исполнять ей обряды её веры; он не должен был принуждать её отречься от своей религии или грозить ей за её веру разводом. Если же он запрещал жене исповедывать её веру, то он тем самым нарушал заповеди Корана и поступал против воли Всевышнего⁶⁹⁷.

Священный Синод говорил об уважении православной церкви к браку, в котором лишь одна из сторон принадлежала к православию, в соответствии со словами святого апостола Павла: «Неверующий муж освящается женою верующей, и жена неверующая освящается мужем верующим». Церковь не освящала венчанием браки, заключённые между православными и иноверцами, одновременно признавая таковые в качестве законных и не считая пребывающих в них находящимися в блудном сожительстве»⁶⁹⁸.