Если схематично описать последовательность всех этих действий во времени, представление о «чистых просторах» последовательно прошло в таких словах: поле
— село — деревня — починок — росчисть (или в иных говорах — причисть); «освежение» словесного образа: росчисть — то же «чистое поле», но только рукотворное. Всегда поначалу такое место было общим для всех, чужим, сторонним, и чтобы сделать его своим, нужно вложить в это много труда и пота. В трудовом процессе рождаются и все иные именования пространства, «места», которое занимает род и семья.Подсечное земледелие — земледелие лядинное. Ляда
— слово, которое, несмотря на множество значений в современных русских говорах, вполне определенно предстает как древнейшее обозначение лесного места, годного для обработки, а нива — уже готовое, таким образом подготовленное поле, подсека (Порохова, 1966, с. 177—178): «Посѣкоши весь лѣсъ, умыслиша сице: как начнемь ляда жещи, да и келия его огнемь згоритъ, и егда запалиши древие, тогда пошла сила огнена велика» или «[Варлаам] неослабно тружался постомъ и бдѣнием, дѣлая беспрестани: древа посекаю и нивы творя» — это в высоких по слогу житиях XV в.; в летописи же (946 г.) древляне «дѣлають нивы своя и землѣ своя» (Лавр. лет., л. 16б). Хотя уже с начала XIV в. развивается и паровое земледелие, подсечное существовало еще долго, а в «Домострое» говорилось о разных возможностях: «или чюжую ниву попахалъ или лѣсъ посѣкъ или землю переоралъ» (с. 100) — все одинаково нехорошо. Старинное выражение «нивы дѣлати» по летописям известно с XI по XV в. В земледельческом статуте, переведенном на Руси в XI или XII в., была сделана первая попытка разграничить «ляду» от готовой «нивы» посредством разных слов. В древнейших переводах с греческого вообще различались село — это ágros, т. е. "поле", и нива — это chóra, т. е. собственно "земля" (Ягич, 1902, с. 393), но позже и агрос стали понимать как "поле, готовое для пашни", т. е. "нива" (там же, с. 447, 456). Греческие оригиналы не оказали влияния на древнерусскую систему обозначений, которая уже сложилась у восточных славян. И село — это также поле. В переводе «Книг законных» «чюжей нивой» называются и межа соседского поля (en allotría aúlaki — Кн. закон., с. 55), и само поле (ágros, с. 51), и виноградник (ámpelos, с. 54), и просто возделанная земля (chōráphia, с. 61), и последнее является самым точным выражением значения слова нива — "земля, готовая к «делу»". «Дѣлати свою ниву» или «дѣлати свою землю» для переводчика пока одно и то же, хотя в оригинале в одном случае речь идет о поле (ágros, с. 51), а в другом — о земле (chṓra, с. 44 и 45); но «дѣлати свое село» (с. 46) соответствует тому же, что и слово нива — ágros. Есть также слово, специально выражающее понятие о заброшенном и заросшем подлеском участке, — стернище: «Аще кто стернище своея нивы хотя сжечи...» (с. 57), «аще кто огнь вложить въ свое стернище или селище» (с. 55) и др. Стернище соответствует выражению en hýlē оригинала, что означает "в лесу", "в своем лесу" (лядина!). Возникает попытка противопоставить пространство обработанной земли людям, живущим на такой земле: «аще двѣ селѣ сваряться о межи или о селищи» (с. 44) — два селения спорят о своих полях (в греческом тексте dúo chōría и ágru). Все такое население кажется чем-то связанным, это общинники. «Аще раздѣление селища земли будеть, обрящеть кто въ своей доли мѣсто...» (с. 61), т. е. будет разделена земля села.Неопределенность в обозначении поля — общинного поля? — искупается разграничением между «лядой» и «нивой» как двумя различными стадиями общей производственной деятельности. В середине XII в. Климент Смолятич упрекает тех, «иже прилагают домъ к дому и села к селомъ, изгои же и сябры, и бърти, и пожни, ляда же и старины» (Клим., с. 104). Ляда здесь еще противопоставлена селам-пашням, как и в «Слове» Серапиона Владимирского, который в 1281 г. горестно восклицал, видя разорение русской земли: «Села наша лядиною поростоша!» (Серапион, с. 8). Позже и особенно в XVII в. слово село
уже редко используется для обозначения пашни, слова же нива и поле — постоянно. Так в 1607 г. у Т. Фенне (с. 41), так и в «Уложении 1649 года»: «и в поле всякого хлѣба нарочно не травити» (с. 18), «и чюжие нивы или огорода не отнялъ» (с. 67). Село к этому времени стало уже селением.