Мир фантастики 2014. На войне как на войне

Фельдшер слез с командира, прощупал указанное место и побыстрей воткнул туда длинную иглу из набора. Брызнула лимфа, кровь.

Тут снаряд из «восьмидесятки» попал в одну из стен бывшего сельсовета. Ухнуло порядочно. В подвале с потолка посыпались щепки и труха. Всё затряслось, но, кроме пыли, неприятностей не было.

– Сейчас полегче станет!! Не дергайся, лежи!!

– Уху, – Камеров часто дышал, сердце билось как бешеное.

Остатки консерванта распадались под действием «живой воды», организм восстанавливался и одновременно пожирал сам себя. Несколько минут фельдшер смотрел, как всё более отчетливо выпирают рёбра, но до кризиса дело не дошло.

Круг ладоней распался.

– Обс… обстановка, – выдохнул командир.

– Полчаса абсолютного покоя, – Водин едко улыбнулся, хотя пыльная и грязная физиономия не отражала всего сарказма. – Тут есть хорошая компания из парочки трупов и куля с мукой, они тебя не побеспокоят. Так что расслабься. И выпей.

Фельдшер влил пациенту в глотку несколько кружек самогона – для разжижения крови и общей подпитки сил.

Радист и один из селян бережно отнесли командира за картошку.

Люди, образовавшие круг, явно устали. Одна скоростарка в белой косынке без сознания лежала на мешке, из носа у неё текла кровь.

Водин тяжело поднялся.

– Меняем состав, – фельдшер обернулся к начштаба. – Ещё сеанс – и у вас закружится голова. Если хотите командовать, то на сегодня с вас хватит.

Мокей был не против, только напрягся. Если он перестанет отдавать жизнь, то останется только одно местно, где ему положено находиться, – передний окоп. Такая перспектива не слишком вдохновляла Мокея, но фельдшер говорил правду – голова должна быть ясной, батальон без команды сейчас оставлять нельзя. Начштаба переговорил с радистом. Черкнул на бумаге несколько имен, отдал листок Водину. А потом вызвал по телефону Проха и ушел в бой.

В подвал заносили следующего раненого, с распоротой голенью, и тянулись новые селяне. Первый фельдшер не интересовался людьми вокруг, лишь бы они не забывали держать открытыми ладони. Однако и он улыбнулся, когда Ярина Семёновна углядела среди добровольцев шестнадцатилетнего паренька и взашей прогнала его, честя как последнего сопляка и неумёху.

Это было правильно.

Только вот фельдшеру ещё надо было «вспомоществовать воскрешениям», как говорили во времена его деда, и ставить на ноги раненых.

По идее вторым надо было вытаскивать с того света Виссу, но сейчас нужны были хорошие пулеметчики, и начштаба в приказе написал фамилию Купылло, чьё долговязое тело пылилось в самом дальнем углу.

К вечеру следующего дня окончательно стало ясно, что батальон уцелеет. В сводке передали – Волуйки взяты. Со стороны шоссе «бурые» уже не атаковали, а только поставили заслон. Сразу после рассвета в нескольких километрах западнее была большая бомбежка, и «восьмидесятки» уже не беспокоили.

Настроение у всех, понятно, поправилось.

Мокей в полдень собрал полтораста человек, ещё здоровых или подлеченных, и попытался в обход заслона выйти к шоссе и перерезать его. Полностью осуществить замысел не вышло – нормальных, серьезных аргументов против брони не имелось. Любой танк с минимальной поддержкой пехоты мог смести самопальную «пробку», да и заслон с грунтовки наверняка ударил бы в спину.

Однако поставили нормальных корректировщиков и теперь минометами накрывали редкие колонны, которые еще пытались уходить по шоссе. Да и снайперов рассадили по кустарнику.

Дорога в результате оказалась наполовину забита сгоревшими, разбитыми грузовиками, телегами, разбросанным грузом. Так что пробка, пусть и дырявая, организовалась.

Надо было просто ждать подхода основных частей.

Воскрешенные смогли своими ногами выйти наружу и теперь, как огурцы в теплице, под солнышком лежали рядком у стены бывшей школы. На истощавшие тела было больно смотреть. Рядом с каждым на рушниках выставили хлеб, сколько нашли сыра, и даже варёное мясо – забили последнюю корову.

Командир, прихватив для устойчивости палку, уже ходил по расположению батальона, решал вопросы с Ермилом – сколько тот сможет ещё дать продовольствия и, главное, добровольцев.

– От нас, почитай, ничего и не осталось. А план спустят? Если мы его маленько выполнить не сможем, что будет?

– Ты, колхозник, в селе собираешься дальше быть или в армии? – Камеров агитировал прямолинейно, грубо, открыто. – Так вот, все мужики дальше с нами пойдут. И лучше, если одной командой, а не повесток по углам дожидаются. Их тогда по всей армии разбросает или ещё шире. Так и думай. С шамовкой сейчас везде плохо, сам знаешь.

– Но ведь пропадет село; без людей, без огня тут все бурьяном зарастет, когда спохватятся, не вспомнят где и было?

– Люди останутся. Стенки потом отстроить можно будет, – когда командир улыбался, становилось заметно, как он постарел. – Да и крупное здесь село, вас в области не обидят, подселение организуют.

Они спорили еще долго, даже когда подошёл начштаба. Только когда партизану доложили, что дала о себе знать группа, которую месяц назад послали в город, он бросил всё и побежал на какую-то там тропинку встречать своих.