Он проглатывает просящийся наружу и не требующий ответа, потому что сам его знает, вопрос: «Это с самого начала планировалось?». Да, именно так. Поэтому гимназия, но не пансион, университет, но факультет по выбору рода, закреплённая за ним машина с клеймёным шофёром для поездок на занятия, знакомство со всем многопрофильным хозяйством…
…Стоп-стоп, он что, забыл родовое, нет, тотемное прозвище?! Да, забыл! Этот зверь больше не властен над ним! Думал-то и раньше, даже кое-что, кое-как планировал, молча, разумеется, чтобы никто и никак, но… наивный дурак, надеялся, что обойдётся. Да, именно тогда он всё решил и начал… Боишься — не делай, делаешь — не бойся, шагнул — так иди. И был второй и уже окончательный разговор. Уже в приёмной Храмового Убежища и в присутствии безмолвного и безликого из-за опущенного на лицо так, что видны только губы и подбородок, капюшона храмовника. Его единственной на то мгновение, но надёжной, как сам Храм, как Огонь, защиты…
…Безупречный аристократически правильный овал лица, чёрные глаза с чуть припухшими веками. Но эти пылают гневом и убеждением в правоте своего гнева.
— Ты, твоя жизнь нужна роду! Это предательство!
Он молча пережидает этот взрыв и отвечает очень спокойно, сам внутренне удивляясь своему спокойствию.
— А мне не нужна жизнь в подвале.
— Ах вот ты о чём, — его кузен, будущий глава, вполне искренне успокаивается, считая, что начался торг. — Мы не Ардинайлы с их извращениями. У тебя будет своя комната, работа по специальности, никаких препятствий и ограничений в… личной жизни. Можно даже поселить тебя в парке, в отдельном домике, питание с нашего стола, даже прислуга будет. У тебя будет…
— У меня не будет свободы, — перебивает он кузена, поворачивается и уходит во внутреннюю дверь мимо неподвижного храмовника, стража и защитника.
— Свобода слишком дорога, — кричит ему вслед кузен. — Это химера, призрак, а вот цена настоящая.
«Да, — беззвучно отвечает он, уже идя по коридору в свою келью, — в этом ты прав, уже чужой и потому не властный надо мной высокородный ургор, но я готов заплатить эту цену.» …
…Он заплатил, прошёл все обряды, ритуалы и процедуры в Храме и Ведомстве Юстиции, стал одиноким и безродным с чужими односложными именем и фамилией, одним из многих и многих. И всё, что у него есть, сделано им, самим, лично. Но надо же, как разбередила его эта писанина. Ведь по всей Королевской Долине прошлись, и по прошлому, и по настоящему, и, раз газету после такого не прикрыли и не запретили читать и передавать, то и по будущему. Но… что сгорело, то пеплом стало, пепел ветер развеял, и хватит об этом. Надо спать, а то ещё с недосыпу в аварию влетишь… Прошлого у него теперь нет, своё настоящее он сделал, а будущее… ох, только бы не война. А со всем другим он справится.
Аргат. Клуб Союза журналистов
Журналисты — народ компанейский и говорливый. Поэтому в ресторане Клуба всегда неумолчный шум от разговоров и сидят компаниями, ну, изредка парами. И потому одинокий в дальнем углу за маленьким столиком, да ещё спиной к залу — явление, мягко говоря, неординарное. Кто это — и по спине сразу угадывали, и почему так — тоже все понимали. Мэтра здорово отщёлкали по носу и… прочим частям тела. Мало того, что такой фитиль мимо него прошёл, так ещё и по нему самому шарахнули от души. И так, что не придерёшься и в Ведомство Юстиции с иском за клевету не потащишь. Вот и пьёт Мэтр в одиночку, видеть никого не желает. Ну так, Огонь справедлив.