Мир Гаора (СИ)

   -Цыц, - шёпотом сказал Старший, - услышит, вернётся.

   - Дяденька, - тоненько заплакала она, - я боюсь, дяденька.

   - Боишься, так и сидела бы у себя, - откликнулся женский голос.

   С койки Старшего соскользнула женщина в мужской, еле прикрывающей ей бёдра рубашке.

   - Айда девка, - позвала она, - коли к мужикам лазишь, так бояться уж поздно.

   - Валите, пока дверь закрыта, - сказал Старший.

   Женщина что-то хотела ему сказать, он отмахнулся от неё. Из глубины спальни выбежала девчонка, тоже в мужской, но ей почти до колен, рубашке. На мгновение две тени помедлили у решётки, прислушиваясь, ловко протиснулись между прутьями и исчезли.

   Спальня прислушивалась, затаив дыхание. Но было тихо, видно, сволочь отвела душу и спать завалилась.

   - Полоша, - позвал Старший, - посмотри, как он. Живой?

   - Дышит, - после недолгой паузы ответил Полоша.

   - Всё, мужики, всё завтра, - сказал Старший.

   Кто-то в ответ вздохнул, кто-то шёпотом выругался. И вдруг звонким шёпотом заговорил Тукман.

   - Зуда, а чего ты наврал, а?

   - Цыц, - испуганно откликнулся Зуда, - заткнись, дурак.

   - Сам дурак, - обиделся Тукман, - говорил, у него гладко, ничего нет, а всё наврал. Я, пока его били, рассмотрел, всё у него как у всех, только волосьёв нету. А ты наврал всё, что у него как у лягушки везде гладко.

   - Во дурак, - с мрачным удивлением сказал Мастак. - Так ты за этим к нему и полез?

   - Ага, - согласился Тукман, - я ж не поверил, а Зуда говорит, ты пощупай, как заснёт, а то он прикрывается всегда.

   Спальня потрясённо молчала.

   - Разглядел, значит? - спокойно спросил Старший.

   - Ага.

   - Ну, так спи теперь.

   - Ага, - сонным голосом согласился Тукман.

   Когда он засопел, подал голос Зуда.

   - Братцы, я ж не хотел, я для смеха...

   - С тобой отдельный разговор будет, - ответил Старший, - всем спать.

   Ничего этого Гаор не слышал. Где он, что с ним... ослепительные вспышки не впереди, не сзади, а где-то внутри головы, голова большая и лёгкая, она бы улетела, но её держит тяжёлое, налитое свинцом тело... мимо глаз трассирующие беззвучные пули... вставшая стеной бьющая в лицо земля... белый круг хирургической лампы, боль в онемевшем теле и хруст разрезаемой кожи... - А вот и она, повезло тебе, сержант, на два ногтя правее и не довезли бы -... гранитная крошка забивает глаза и рот... колышется чёрная густая вода... это Ущелье или Алзон? Вода в Алзоне, чёрные болота, заглатывающие машины целиком вместе с людьми... проломлена гать... прыгай... куда?... прыгай!

   Его тело конвульсивно содрогнулось, выполняя ненужную команду. И новый приступ боли снова отбросил его в прошлое... грузовик трясётся на разбитой дороге, каждый толчок отзывается болью, - тише, парни, тише, не кричите, потерпите, парни, проскочим -... по шоссе нельзя, там заслон, спецвойска, безнадёжных не вывозить, просёлок не перекрыли, проскочим... голова, как болит голова... и тошнит... - у тебя контузия, потерпи -...

   И темнота, чёрная, сплошная и прозрачная сразу, он плывёт в ней, или его несёт, переворачивает, скручивает жгутом, это переправа, Валсская переправа, быстрая с водоворотами и опасными стремнинами Валса, его тянет ко дну, надо всплыть, оружие над головой, снесёт на мины, всплыть, пока не стреляют, с двух до полтретьего у аггров перезарядка аккумуляторов, когда зарядят, включат прожектора, надо успеть... Валса, какая ты широкая Валса... Кричат... далеко кричат... в атаку? нет...

   - Подъём, - наконец услышал он и со стоном открыл глаза.

   Тело казалось по-прежнему онемевшим и плохо слушалось. И с каждым движением оживала и нарастала боль. Но... если не можешь ходить, будешь лежать в печке. Седой просил его выжить.

   Преодолевая боль, Гаор сел, достал из тумбочки и натянул бельё, слез вниз и побрёл в уборную.

   - Рыжий, жив? - спросил кто-то.

   - А ты, паря, того... - сказал рядом ещё кто-то.

   Конца фразы Гаор не расслышал. Больно, всё больно, всё болит. Не можешь ходить, будешь в печке лежать. Кто выжил, тот и победил...

   Он вернулся из уборной, натянул комбинезон, обулся и пошёл в столовую. По-прежнему кружилась голова, и звенело в ушах от боли, иногда его пошатывало, и он налетал на идущих рядом, кажется, ему что-то говорили, он не слышал и не понимал. Но дошёл до своего места, сел, перед ним поставили миску с кашей, кружку с кофе и положили ломоть хлеба.

   Гаор взял ложку, набрал, поднёс ко рту и... не смог проглотить. Комок боли в груди не пропускал еду. Осторожно, боясь уронить, он взял кружку и стал пить маленькими глотками, проталкивая с кофе застрявшую в горле кашу. Нет, есть он не может, желудок сводит спазмами, вот-вот вывернет. Удалось нащипать и немного съесть вместе с кофе хлебного мякиша. Что-то сказал Зайча. Он не понял и не ответил, занятый одним: не закричать и не потерять сознания. Гаор допил кофе и встал со всеми из-за стола, оставив нетронутой кашу, шевельнул губами, благодаря Мать, встревожено глядевшую на него, и вышел со всеми в коридор.