Мир Гаора (СИ)

   Он послушно опускается на скамейку, вытягивается на животе, всё опять становится далеким и плохо различимым, но уже не страшным.

   - Маманя, ты ему завтра отдельно размазни сделай плошку.

   - И травки заварить какой?

   - Я посмотрю у себя.

   - Пусть побережётся первое время.

   - Может, дневальным его оставить, полежит хоть.

   - Нет, пусть ходит, да и кто завтра-то?

   - Нет, этот не даст.

   - Верно, пусть идёт. Он с Плешаком ведь?

   - Плешак не подставит, пусть идёт.

   Слова доходили издалека, он слышал и не слышал. Блаженное чувство расслабленности от массажа он знал, массажу их учили в училище, в госпитале он тогда попал на экспериментальный курс лечебного массажа - перед тем, как лечить офицеров, новый метод опробовали на рядовых, но сейчас... сейчас это совсем другое. И дело не в том, что это женщины, нет... он знает женские руки, это другие, как тогда... в лунном сияньи снег серебрится... нет, не сейчас, нет...

   - Рыжий, что с тобой? - Матуня заглядывает ему в лицо и удивлённо говорит. - Плачет.

   - Пусть плачет, - жёсткая рука Матери проводит по его волосам. - Слезой у человека горе выходит.

   - Без матери рос, - качает головой Маанька, - а сердце живое, не выжгли ему сердце, значит.

   - Видно, мать отмолила его.

   Голоса становятся совсем далёкими, он опять уплывает в темноту, мягкую и тёплую темноту сна.

   - Всё, бабы, - выпрямилась Мать, - давайте убирать.

   - Вытащили, - улыбалась Матуха, отжимая волосы.

   Они быстро вытерлись, надели рубашки, тщательно вытерли, растёрли его мокрое от пота и осевшего пара тело, подняли и поставили на ноги и повели, снова подпирая, поддерживая собой. Он, как и тогда, бессильно обвисал, мотая опущенной головой с закрытыми глазами, но уже не стонал, а чуть слышно всхлипывал от недавнего плача.

   Когда они вышли в спальню, мужчины опять дружно отвели глаза, потупились, а Тарпан опять пригнул Тукмана к своим коленям. Никто не решился подсматривать, как они вели, поднимали на койку и укладывали большое крепкое тело. Мать взяла его одеяло с койки Полоши, накрыла и аккуратно подоткнула с боков и под ноги.

   - Грудь ему открой, - тихо сказала Мамушка.

   - Не надо, - так же тихо ответила Матуха, вглядываясь в бледное осунувшееся лицо, - прохватит. Теперь только Мать-Вода, или пронесёт его, или ко дну в Мать-Землю опустит.

   Шесть женщин прошли к двери и вышли в пустой тихий коридор. В дверях Мать оглянулась на Старшего, и он, сразу вскочив на ноги, подошёл к ней.

   - Если встанет утром, - Мать быстро закручивала себе волосы на макушке, - пусть идёт.

   - А не дневальным? - спросил Старший.

   - Вспомни, кто завтра, только хуже будет.

   -И то, - кивнул Старший. - А... а если...

   Мать вздохнула.

   - Что могли, мы сделали, а дальше не наша воля. Мать-Вода решит. Не трогайте его до утра. Или встанет, или уж всё.

   И ушла.

   В спальне задвигались, заговорили. Махотка пошёл зачем-то в душевую и тут же выскочил оттуда с криком.

   - Братцы, парильня!

   - Цыц, - остановил его Старший, - не кричи, пусть спит. Давайте, мужики, остатнего пара прихватим.

   Сдерживая голоса, но с шутками и спехом мужчины побежали в душевую. Парильня - удовольствие редкое. До настоящей бани здешней, конечно, как до неба, но хоть что-то.

   Зуда остался сидеть на своей койке, зная, что его сейчас хорошо, если просто изобьют, а то и сунут ртом под кипяток и подержат, пока не захлебнётся. Видел он как-то, как с одним такое сделали. Ох, матушка родная, вот и пошутил с дураком, смертью шутка обернулась.

   Гаор спал, ничего не слыша и не осознавая, без снов. К нему подходили, заглядывали в лицо, но не трогали и не звали, помня запрет Матери. До отбоя совсем ничего оставалось, спать пора.

   - Ну и денёк выдался.

   - Грех тебе жалиться, не ты криком кричал.

   - Ну да, кабы Рыжий на себя не принял, все бы седня так лежали.

   - Но ты смотри, сволочь какая.

   - А что мы можем?

   - Братцы, а если...

   - Заткни хлебало, пока не услышали!

   И когда уже прокричали отбой и погасили свет, Старший строго сказал.

   - Молись, Зуда, чтоб Рыжий завтра встал. Жизнью ответишь.

   Зуда только прерывисто вздохнул в ответ. Суровое молчание спальни не оставляло ему других шансов.

   Посреди ночи Гаор проснулся как от толчка и не сразу понял, что его разбудило. Тихо, сумрачная темнота, ровное дыхание и похрапывание множества людей. Он лежит на своей койке, под одеялом, закутанный как... и тут сообразил: боли нет. Совсем нет. Он осторожно попробовал напрячь и распустить мышцы. Они слегка заныли, как после большой тренировки или марш-броска под выкладкой, но это же не боль, не та боль... А что же это было с ним? Воспоминания мешались обрывками, не выстраиваясь в ровную шеренгу. Ладно, это он успеет. Главное - печки уже не будет, эту боль он теперь шутя перенесёт. Он улыбнулся и повернулся набок, устраиваясь поудобнее. Голова мокрая. В душе он, что ли, опять был и не помнит? Ладно, неважно, к утру просохнет. А трусы его с майкой так, видно, и висят на трубе, пересохли, придётся разминать, чтоб надеть. Ладно, всё завтра... Главное - он здоров.