Размяв и разогрев мышцы, он с интересом оглядел решётку: нельзя ли её тоже как-то к делу приспособить. Если подпрыгнуть и ухватиться за верхнюю поперечину, то можно будет подтягиваться как на турнике.
— Чалый, дай этому фронтовику грёбаному по шее, — сказал сзади спокойный голос Седого, — пока у него категория цела.
Уже присев перед прыжком, Гаор, не столько обиженный, как удивлённый и тоном, и неожиданно грубыми словами Седого, выпрямился и недоумённо оглянулся. Седой полулёжа смотрел на него холодно блестящими глазами.
— На фронте ты тоже сначала руками лез, а потом смотрел во что? — спросил тем же насмешливо холодным тоном Седой.
Гаор повернулся к решётке и внимательно, но уже по-другому оглядел её. И только тут заметил, что по верхней перекладине извивается тонкая проволока под цвет решётки. Провод без изоляции? Так… так вот почему у решётки стоят, но никогда за неё не берутся, и когда дверь открывают, то входят и выходят, не касаясь косяка, переступая через металлический порог — нижнюю поперечину, и тогда ночью голубая вспышка и треск разряда… Гаор почувствовал, как у него жарко загорелись от стыда щёки.
— Иди сюда и сядь, пока не вляпался, — чуть мягче сказал Седой.
Гаор молча выполнил приказание. В очередной раз Седой спас его если не от смерти, то от очень большой боли, и ещё больших неприятностей. Попытка побега — надзиратели бы отвели душу.
Седой молчал, и от его молчания стало совсем тошно.
Камера занималась своими делами, словно не заметив инцидента, но Гаор уже понимал, что здесь все на виду у всех.
— А вздуть бы тебя стоило, — сказал наконец Чалый. — За решётку надзиратели всех метелят, не глядя.
Гаор угрюмо кивнул. За это — чистая подстава — били везде и всегда. И нечего ссылаться на незнание: всё ведь на глазах у него. Может, и впрямь лучше, чтоб Чалый, да и остальные врезали ему, и на этом бы всё кончилось.
— Ладно, — сказал Чеграш, — чего с него, новик всё же.
— Не малец, — сказал Седой, — должен думать.
— Так чо? — спросил Чалый, — дать раза?
— Дать, — жёстко сказал Седой, — чтоб помнил.
Твёрдая ладонь Чалого ударила Гаора по шее. Гаор качнулся вперёд, едва не упав с нар, и облегчённо перевёл дыхание. Раза он получил, и дело можно считать законченным. Он поднял голову и улыбнулся.
— А что, ток постоянно подведён?
— Пульт у охраны, — спокойно, будто ничего не было, ответил Седой, — но отключают только дверь и то не полностью. Надзиратели в перчатках, заметил?
— Дда, но… они же кожаные.
— С изоляционной пропиткой.
— Я раз видел, — заговорил Зима. — Уж не знаю, зачем он взялся, а они только прибавили. Он и орал, и корчился, а отцепиться не мог. Мы уж кричать им стали, чтоб кончали парня.
— А они? — спросил Чалый.
Зима вздохнул.
— Прибавляли, пока тот головешкой не стал. Вонь была… не продыхнуть в камерах. А его уборщики потом палками от решётки отксрёбывали. — Зима поёжился. — Жуткое дело — ток этот. Я вон хоть и знаю теперь, и работаю с ним, а всё равно боюсь.
— Раз боишься, то не попадёшься, — засмеялся Седой. — Рыжий, боишься мин?
— Боюсь, — серьёзно кивнул Гаор. — Знаю, и сам ставил, и чужие снимал, а боюсь.
— То-то, — закончил тему Седой.
Зима с Гирей стали играть в чёт-нечёт, мальцы шушукались у решётки, изредка хитро оглядываясь по сторонам — на покупку сговариваются, понял Гаор — наверху опять трепали про баб и жратву, где какой паёк дают. Ладно, Седой вроде отошёл, рискнуть что ли? Он искоса посмотрел на Седого. Тот засмеялся.
— Продолжение интервью?
— Хотелось бы.
Гаор забрался на нары с ногами и сел как утром напротив Седого.
— На этот раз что?
— Остальные имена.
— Их никого уже нет. Я последний из той команды. Давно последний.
— Тем более. Больше спросить мне будет не у кого, а до библиотеки не добраться.
— Ты всегда такой настырный?
— Когда надо.
— Эк забрало тебя, — покачал головой Седой. — Ладно, запоминай.
Запоминай, а не записывай. Играть незачем. Седой чётко и раздельно называл фамилии, давая ему время шёпотом проговорить про себя каждую из услышанных. Гаора удивило обилие — чуть ли не половина имён — женщин, и когда Седой закончил, он спросил:
— А это кто? Подруги?
— Нет, мы работали все вместе. Или, — глаза Седого насмешливо блеснули, — тоже думаешь, что женщине только рожать надо?
Гаор неуверенно пожал плечами.
— Да нет, не знаю. В редакции тоже женщины работали, но…
Седой кивнул.
— Это, конечно, отдельный разговор. Кстати, учти, здесь мать выше отца. И к старшей женщине лучше так и обращаться: мать. Понял?
Гаор кивнул и уточнил догадку.
— И сестра, так?
— К ровеснице, да. А так…
— Не рожала — девка, — вмешался, свесившись с верхних нар, Чеграш. — А как родила, то баба. С девкой как хочешь крути, а с бабой с оглядкой, это уж как она тебе позволит. У нас так было.
— А это везде так, — поддержал Чалый, — а к матери со всем уважением.