Мир Гаора (сон 1-8)

Внутренне похолодев, Гаор обречённо ждал приказа, зная, что отказаться не сможет, потому что это смерть всем. Но… но на его счастье, врач испугался…

…И был самый страшный отсек, где их встретила наспех одетая, вернее, просто в халате поверх ночной рубашки, молодая женщина, почти девочка, с чистым лбом и убранными под ночной чепчик волосами, черноглазая, дуггурка, прижимавшая к груди хныкающего ребёнка.

— Кто вы? Что вам надо? Вы испугаете ребёнка!

И Фрегор, потребовавший назвать имя отца ребёнка.

— Фордангайр Ардинайл, — гордо сказала девочка.

— Я так и думал, — удовлетворённо кивнул Фрегор. — То-то мой братец стал нос задирать, — и кивок врачу. — Забирайте.

— Нет, я его не отдам! Зачем?!

— Дорогуша, — сладко улыбается Фрегор. — Мой брат стар и болен, у него не может быть здоровых детей. Понятно? Не может. Если ребёнок здоров, то он рождён от другого, а здесь только рабы, его отец — раб, и он будет проклеймён как раб. По логике и закону.

Горящие глаза, рассыпавшиеся из-под чепчика волосы, и не крик, а рычание:

— Нет! Я его не отдам!

Фрегор сладко улыбается, голос его весел и даже радостен.

— Отлично. Тогда мы проклеймим и тебя. Ты ведь из Амрокса. Не так ли?

— Да, — ошеломлённо кивает она, — я сирота, воспитывалась в Амроксе.

— Отлично.

Почти незаметный командный жест, и двое спецовиков, шагнув вперёд, берут её за плечи, выворачивая руки, а врач подхватывает падающего и захлёбывающегося криком ребёнка.

— Не-ет!

— Рыжий, — хозяин щёлкает пальцами.

— Да, хозяин, — слышит он, как со стороны, свой хриплый сдавленный на рык голос.

— Ну-ка, расскажи нам об Амроксе, — и хохочет, — кого там воспитывают.

Она бьётся, пытаясь вырваться, и, удерживая, спецовики, видимо, иначе не умея, разрывают на ней халат и рубашку. Фрегор оглядывает обнажившееся белое, по-девичьи тонкое тело, но с женскими налитыми грудями и кивает.

— Отлично. Можете её взять, ребята. Если выживет, проклеймите.

Спецовики радостно гогочут, приступая к выполнению приказа…

…В десять приехал "серый коршун" с командой в зелёных петлицах. Этих было ничем не удивить. Или… похоже, с ними, как и со спецовиками, Фрегор договорился заранее. И лично проследил, чтобы его приказ был выполнен. Несколько новорождённых умерли, как и говорил врач, прямо во время клеймения, и их, вместе с забитыми спецовиками охранниками, не пожелавшими отдать своих детей женщинами и, видно, просто попавшимися под руку мужчинами из обслуги увезли на утилизацию в том же "сером коршуне". Или "коршунов" было несколько?

…Белый, под цвет своего халата, врач сидел в своём кабинете и пил. Судя по запаху, неразбавленный спирт. Когда Гаор вошёл и остановился у двери, врач тяжело поднял голову.

— А, ты… Ну как, дикарь, доволен? Приятно тебе, что чистокровных клеймят? Что ещё твоему хозяину нужно?

Гаор промолчал. Фрегор отправил его к врачу с не очень ясным заданием: "Побудь там, последи, чтоб он по шкафам не шуровал". И потому он молча стоял у двери. А врач продолжал:

— Ещё неделя, и умрут все грудные… а кто старше… выжившие сойдут с ума, только на утилизацию… У кормящих пропадёт молоко, начнутся маститы… Тоже… на утилизацию… Лучших производителей забили… И что? Вязать с аборигенами? Конец питомнику. Зачем? Зачем это ему? Ну, не нужны, ну, лишние, сдай на номерное клеймение, да в тот же Амрокс, с руками бы оторвали, первоклассный же материал… был… не себе — так никому…

"Так ты, сволочь, знаешь про Амрокс? — спросил про себя Гаор, — так…"

— Какой материал… Чистокровки, — бормотал доктор, — и патологии совсем мало. Ну, зачем? Полукровок и по посёлкам полно, все накопители забиты. А здесь… ведь сколько лет налаживали конвейер и в один день…

Ни сочувствия, ни ненависти у Гаора не было. Он стоял и молча слушал, зная, что никто ничего изменить уже не может, и что всё, увиденное им, намертво отпечаталось в памяти. И побои, и насилия, и… и весёлая игра троих новобранцев в чёрной форме. Им стало скучно, и они затеяли игру. Трое перебрасывают друг другу нечто, за чем бегает, пытаясь перехватить, четвёртый. Он сам так играл не раз в училище, и называлось это "играть в собачки", да что училище, он с посёлка эту игру помнит, и девчонки у Сторрама так дразнили его и других парней сорванными шапками, сказано же, игра. Только трое играющих — спецовики, и, радостно гогоча, они перебрасываются не мячом и не шапкой, а кричащим младенцем, а между ними мечется обезумевшая полураздетая женщина с растрёпанными чёрными волосами. И он из-за хозяйского плеча смотрит на эту игру с усталым равнодушием и слушает хозяйское хихиканье. А потом новобранцев зовёт капитан, и один из них пинком ноги в живот отбрасывает женщину так, что она падает и остаётся лежать неподвижно, а другой походя, как мячом, с силой шваркает ребёнка о стену, и вся троица убегает уставной рысью, даже не оглянувшись на оставшиеся на припорошенном снегом бетоне тела…

Сзади раскрылась дверь и его не сильно толкнули в спину.

— Ступай поешь, Рыжий, — весело сказал хозяйский голос. — А мы тут с врачом побеседуем. На отвлечённые литературные темы.