Мир, где мне рады

Вышагала, наверное, одну треть деревни, прежде чем солдат сдался. Сунул руку в потёртый кожаный набедренный мешок, что видал времена и получше, выловил монетку и щелчком отправил её в полёт прямо к девчушке. Та с проворством голодного стрижа поймала его двумя руками, с завидной внимательностью рассмотрела, после чего низко поклонилась и убежал, скрывшись между домами.

Солдат хмыкнул, глядя ей в след. Воспитанность в этих краях была столь же редким явлением, как и нормальные деньги. Медяки стали основной валютой, в то время как серебряные были огромнейшей редкостью. Золотые здесь вообще вряд ли кто-то знал.

Немного постояв, он вновь двинулся дальше через поселение. Будь его воля, он бы многое здесь изменил, многое исправил. Будь у него силы, он бы многое переделал, будь деньги, многих бы накормил. Но у него осталась только броня, его жалование, которое копилось за время его службы, и старый верный меч.

Иногда хотелось исправить мир, сделать его лучше, но возможности сделать этого не было. Потому этому человеку с болью на сердце приходилось наблюдать, как его страна, за которую он пошёл воевать, за которую он убивал и вершил победы плечом к плечу с другими, разваливается. Солдат лишь хмуро наблюдал за этим, понимая, что ничего уже не исправить, и уж тем более один человек ничего не изменит. Оттого он видел схожую картину во многих местах своей родины, стараясь наводит справедливость и помогать нуждающемся по мере сил, делая это скорее мимоходом, чем специально. Просто, потому что мог.

Пройдя до самого центра деревни, он наконец вышел к небольшой вытоптанной площади, где на глаза сразу бросились повешенные. Удивительно, что среди них не было детей, так как именно их и вздёргивали в первую очередь, как самых ненужных. Нет, здесь были лишь мужчины и женщины. А ещё неподалёку стоял уже подготовленный для нового счастливчика костёр со столбом в центре. Словно людям делать было нечего в это сложное время, что только жечь и убивать.

Подобное он видел не только здесь. Чаще всего это был самосуд по надуманным причинам, когда людям «кажется». Словно таким образом они выпускали свой пар. Когда это происходило при нём, человек естественно вмешивался, прекращая подобные именем закона, которым он являлся и который забывали другие. А иногда он поспевал только к концу банкета.

Бросив скользящий взгляд по трупам, он сразу направился в таверну. Грязную пропахшую мочой и дерьмом, всю сырую и, судя по всему, никогда не просыхающую. Здесь его встретил десяток недобрых пар глаз, которые словно уже оценивали, можно ли поиграть с таким огнём или лучше не стоит. Учитывая то, что солдат дошёл до браной стойки без приключений, они выбрали второе.

— Чего тебе, солдат, — буркнул трактирщик, который поджидал его, словно кот мышь.

— Еда, — глухо ответил он из-под шлема.

— Ясно, что не подгонка брони. Что конкретно будешь? — казалось, что трактирщика раздражала медлительность гостя.

— Что есть? — задал встречный вопрос солдат, окидывая пустые полки за спиной трактирщика.

— Есть картошка. Жареная, варёная, тушенная, суп из картошки, каша из картошки, салат из картошки, пюре из картошки, картошка-соломка, картошка запечённая…

— Есть мясо? — спросил солдат, устав слушать это нескончаемое меню из одной картошки.

— Мяса нет. Отродясь не было, как война грянула. Всё съели.

— Хлеб?

— Не пекут, — вздохнул трактирщик. — Посевы померли. Что не померло, забрала армия, — он злобно глянул на солдата, — которая проиграла.

— Выиграла. Именно поэтому твоя голова не украшает кол, трактирщик.

— Если выиграла, тогда где она?

— Разбита, — холодным голосом ответил солдат.

— Разбита, — передразнил его мужик. — Остановили врагов, но и самих не стало. А теперь в этой части королевства голод, холод и разбой. У нас никто закон не защищает, как хотим, так и живём, вот как получается.

— А вы оскотинились настолько, что, как скоту, вам пастух нужен, который вас хлестанёт, чтоб не забывали место в стаде? — спросил солдат. — Жить не можете по закону, что как рука твёрдая пропала, ударились в подобное, — он кивнул на дверь, за которой на площади висели трупы. — Оставь свой жалкий бред, трактирщик, для других посетителей. Подавай свою картошку, жаренную с супом.

Солдат кинул несколько монет на стойку. Тот недовольно что-то пропыхтел, сгрёб деньги, от которых было в это время не принято отказываться, да принялся готовить, оставив солдата одного со своими мыслями.

Почему солдат это делал, когда другим на подобное плевать? Он любил свою страну. В годы расцвета ещё в детстве он получил свой шанс и использовал его. Не было в его юности такой дикости, что сейчас бушевала в этой части страны после войны. Тогда даже самый нищий мог найти себе приют, где он не умрёт с голода. Тогда люди были добрее, и сиротка могла найти себе крышу над головой у какой-нибудь семьи или же у своей страны.