Похоже, Звёздная башня до недавнего времени была обитаема. Камни очага покрылись сажей и пеплом, но около остались сложенные ровной поленницей дрова. До половины налитая в бочке вода не успела зацвести, вероятно, её сохранил холод.
Ниери ничем не показала, что заметила перемену в обстановке, ни даже того, что восхождение, наконец, завершено. Диана довела её до устроенного у стены топчана, над которым Ниери и склонилась, ко всему безучастная, а сама Диана поспешила к очагу. Когда ребёнок появится на свет, его должно встретить тепло. По крайней мере, это обеспечить в её силах.
Как у любой покидающей дом разумной женщины, у Дианы при поясе имелся набор полезных мелочей. Ножницы, суровые и шёлковые нитки, игла... кремень и кресало. Диана почти вслепую пошарила у очага, но неведомый благодетель не оставил ничего для розжига, едва ли подозревая, что кто-либо окажется вынужден воспользоваться остатками его заочного гостеприимства. Тогда Диана запустила руку в зазор между прибитым щитом и стеной, там, где доски загораживали окно, и пошарила между холодных камней. Спустя несколько секунд она высвободила испачканную в известковом порошке и стружке руку с зажатым в пальцах клочком пакли.
Требовалось как можно основательней прогреть выстуженное по меньшей мере за год помещение. Руки были приложены к делу, и — благодарение Выси — это позволяло отрешиться от мыслей. Не думать о том, что от неё не зависит. Не прислушиваться... За стенами выло и бесновалось, как дьявольская метель, но эти звуки единственные достигали слуха. Мужчины бились молча.
***
— Не плачь. Дыши ровно, ребёнку нужен воздух.
Не показывать откликнувшегося сострадания — в эти минуты Диане виделось лучшим проявлением сострадания. Сейчас она не вправе жалеть подругу, жалость не принесёт пользы ни ей, ни ребёнку. Если Ниери ощутила первые схватки ещё вчера, более суток назад, ребёнку пора бы уже появиться на свет, и задерживать его появление может попросту оказаться опасным.
За всё время, как они были заперты в башне, Ниери только однажды вынырнула из охватившей её апатии, засуетилась, залепетала какую-то просьбу. Диана с трудом разобрала, а разобрав, изумилась.
— Ты рожаешь, Ни. Куда тебе штаны? Зачем теперь?
— Да не мне... — цедила Ниери сквозь зубы. — Надо мужнины штаны под себя подложить, чтоб дитё легче выходило. Бабки учили... верное средство.
Весёлого было мало, но, узнав про столь надёжное средство родовспоможения, Диана едва удержалась от смеха.
— Деревенские суеверия, и только. Ты же должна понимать теперь, Искорка. Ведь тебя у герцога Нолана мэтр лечил, учёный лекарь. А ты про бабкины сказки.
Мэтр-то, конечно, лечил. Вот только благополучно родить маркизе его искусство не помогло. Ниери упрямо замотала головой; пряди мокрыми жгутами повисли у лица, липли к шее.
— Ох, Ни, ну сама посуди, где же я тебе возьму? Ведь не выйду же у Трея просить. — Диана пробовала шутить, но Ниери не видела в неисполнении приметы ничего смешного. — Ну хочешь, вон крышку у ларя откину. Или пояс сниму*.
Ниери не ответила, неровно, с замиранием, задышав. Лицо осунулось, её снова скрутило спазмом.
Они уже бессчётное число раз прохаживались по тесному помещению, теперь достаточно протопленному, чтобы снять верхнюю одежду. Ниери осталась в одной нижней рубахе, тончайшая ткань облепляла её тело. Они двигались кругами снова и снова, прерываясь на то, чтобы Ниери, облокотясь о топчан подламывающимися руками, продышала очередную особенно болезненную схватку.
***
Диана утеряла представление о времени. Она сделала всё, на что была способна, но этого казалось мало, слишком мало. Беспомощность, невозможность на что-либо повлиять, неопределённость происходящего — в ней подымался гнев отчаяния. Ниери теряла силы, а ребёнок всё не рождался.
Это Трей должен водить её, это его надёжная мужская сила должна хранить и поддерживать мать и дитя!
Диана поймала себя на том, что мысленно поминает Многоликую и оборвала воззвания. Теперь для Ниери Диана сама — Хозяйка. Каждому дано по силам. У Трея и Демиана — своя битва. У них — своя.
Настал момент, когда Ниери, изнурённая бесплодной болью, совершенно перестала сознавать, что происходит, и принялась в каком-то исступлении выкликать имя мужа.
— Нет! — оборвала её Диана. И попросила мягче: — Не зови его, родная. Нельзя ему сейчас этого слышать.
Ниери умолкла.
Зев двери, топчан, слепое окно, очаг. Снова и снова, по заклятому кругу. Ниери уставилась перед собой тупым, неподвижным взглядом. Ничего не менялось. Зато снаружи зашебуршалось, зачиркало. И грянуло гулом. И даже башню, кажется, тряхануло.
— Всё без толку, — монотонно бормотала Ниери. — Он уже умер во мне, снова. И я умру. О Высь, на что я ему только повстречалась... сколько несчастья я ему принесла. Лучше бы он меня оставил в том подвале... А он в огонь...