Мир и война

Полковник. Вы меня удивляете, капитан… Ничего не могу сделать. Дознание уже ведется… Кстати, где вы служили до войны? Часом, не в 18-м стрелковом под Винницей?..

Последние две фразы «титров» наверняка произнес кто-то из собеседников, и, если не дословно, то смысл был определенно таков. Возможно только, речь шла не о 18-м, а о 23-м полке и не под Винницей, а в районе Тульчина… Несомненно одно: оба вспомнили, что были однополчанами.

Юрий увидел лишь, как каменный профиль полковника дрогнул вдруг в улыбке, о лице капитана Злотника и говорить нечего — сплошное ликование. Вот полковник встает из-за стола, вот они пожимают друг другу руки, похлопывают по плечу.

Титры:

— А помнишь, капитан?..

— Как не помнить, товарищ полковник. Это в сороковом было, после тех стрельб, верно?..

И потом экран пустеет: оба действующих лица исчезают с него. Юрию виден только массивный стол у окна, большая пепельница, пресс-папье. Кажется, оно еще покачивается от толчка…

Затем он слышит рокот мотора за железными воротами. И вот они открываются, оттуда показывается родная покатая ряшка «форда», он выезжает на улицу, у его борта шествуют живые и невредимые старшина Скрынников и два молодых солдатика.

С крыльца быстро спускается Злотник.

— Едем, — говорит он весело. — Пока полковник не передумал… Материал дознания он порвал. При мне прямо. Сказал, не хочет доставлять неприятности бывшему однополчанину. Вот так.

— Здурово, — говорит Юрий, не осознавая до конца своего везения. — Где же вы с ним служили?

— Садитесь в машину. По дороге расскажу… Агент по снабжению из вас не получился, капитан…

А настоящая трофейная кампания, начавшаяся немного позднее, и связанный с ней ажиотаж прошли, в основном, мимо Юрия. Многие солдаты и офицеры занялись тогда со страшной силой трофейными делами; попросту говоря, стали изыскивать пути и возможности прибарахлиться перед скорым возвращением на родину. Конечно, способы добывания поживы и размеры были весьма разнообразны: солдаты, в основном, обменивали хлеб или табак на зажигалки и часы. А то и просто снимали их с руки у немцев. (Старшина Скрынников на рынке в Вене выменял для Юрия на его табак «Давид Сасунский» швейцарские ручные часы «Аркадия» с покрытыми фосфором стрелками, водо- и удароустойчивые. Это были первые ручные часы офицера Хазанова. Они сохранились у него до сих пор.) Лейтенант Гараль признался Юрию, что обеспечил себя и весь свой Каменец-Подольск лет эдак на двести вперед швейными иголками. Кто-то разжился красивой ложкой, штукой сукна из брошенного дома, но целых «студебекеров», пятитонных громад, груженных под завязку неизвестно чем, никто, конечно, не вывозил. Это была привилегия высокого начальства, и чем выше оно было и чем дальше от места военных действий, тем тяжелее и многочисленнее бывали их победные «трофеи».

Вот, кстати, данные из тайной, но ставшей явной, справки о вывезенных из Германии трофеях только за 1945 год (за вторую его половину): около 22 тыс. вагонов вещевого и обозно-хозяйственного имущества; почти 73500 вагонов строительных материалов и квартирного имущества.

Что такое «квартирное имущество»? А вот что: больше 60 тысяч роялей и пианино; 460 тысяч радиоприемников; больше 188 тысяч ковров; 940 тысяч предметов мебели; 264 тысячи стенных и настольных часов.

И еще: 588 вагонов фарфоровой посуды; 3 миллиона пар обуви; 2,5 миллиона платьев; больше миллиона шляп и кепок…

Ну, и так далее — всего свыше 400 тысяч железнодорожных вагонов!

Да, чуть не забыл: продовольствия больше чем на 30 миллиардов рублей, спирта — свыше 20 миллионов литров. (И по личному запросу товарища Микояна — 186 вагонов отборных вин. Губа не дура!)

Ничего этого народ, конечно, в глаза не видел: часть сгнила, часть разворовали, большую часть распределили в верхах между собой и своими прихлебателями.

Вот, например, что приобрел генерал Сиднев, начальник оперативного сектора Наркомата внутренних дел (по материалам допроса): около сотни золотых и платиновых изделий; 50 дорогих ковров; много хрусталя, фарфора; пять уникальных гобеленов; 32 меховые шубы; 178 меховых шкур; 406 пар дамских чулок; 78 пар обуви; 296 предметов другой одежды… Все это для себя и любимой супруги…

И далеко не всех любителей поживы, или как их еще назвать, судили. Начальник привлеченного к суду Сиднева, генерал Серов, один из рекордсменов-«трофейщиков», нахапавший не намного меньше (если не больше), остался безнаказанным. О таких, как маршал Жуков или писатель Алексей Толстой, и говорить нечего…

Мне могут сказать, что во все времена победители получали трофеи — имущество, продовольствие, женщин, рабов… Да, но когда это было? И потом, как же насчет морали советского человека? А если без плоских шуток, то насчет морали вообще?..