А горя у мамы было много. Два года назад пришла похоронка на старшего сына. Младшие два служат в действующей армии. Воюют на танках, идут вперед, получают награды. А вот теперь уже старший сын с семьей неизвестно где.
Работал на границе и с первого дня войны о нем нет никаких известий. Мама вся извелась, думая о нем. Но всё же надеется, что он и его семья живы.
Несмотря на тяготы войны, мама не поддавалась унынию. Надо было жить. Бодрилась, не падала духом. Была остроумной и могла пошутить. И в тот раз немного посмеялась с этим мужчиной.
На другой день после шутливой перепалки с незнакомцем также в обеденный перерыв кто-то стучит к маме в дверь. Мама открывает, и перед ней стоит вчерашний шутник, он оказался новым почтальоном. Увидев маму, он смутился:
– Ах, это Вы. Вот Вам письмо.
Мама так же, как и он, почти одновременно с ним сказала:
– Это Вы!
Затем одернула кофту и говорит:
– Что ж мы стоим? Вы проходите в дом-то.
Он очень смущен.
– Вы, пожалуйста, извините меня за вчерашнее, за мою глупую выходку.
– Ну что Вы! Я ведь тоже на старости лет наозорничала.
– Еще раз извините, берите письмо-то.
– Нет, нет. Прошу Вас проходите, пожалуйста. Я Вас прошу. Хочу просить Вас прочитать письмо.
– Ну что Вы. Мне как-то неудобно читать чужие письма.
– Но я прошу еще раз, очень прошу. Мне хочется поскорее узнать, от кого письмо.
– Ну Вы сами прочтете, зачем же я буду читать…
– Мил человек, ну разве я стала бы так просить, если бы могла сама прочитать.
– А почему же сами-то не хотите прочитать?
– Мил человек, ну как же я прочитаю, если я неграмотная.
– Да что Вы! Неужели Вы неграмотны! Вот никак бы не подумал. Вы такая находчивая и так мне вчера, как говорят, врезали за мою глупость. Еще раз прошу меня простить. Конечно, если Вы действительно неграмотны, я уж теперь верю, я вижу, что Вы говорите искренне. Хорошо-хорошо. Идемте в дом, – конечно, прочитаю.
Прошли вперед. Сели за стол. Достал почтальон солдатский треугольник с адресом: Павшино, Садовая, 44.
Развернул, начал читать. На внутренней стороне этого военного конверта:
Дорогая мамаша, посылаю Вам записку от Вашего сына, может быть, уже отпетого Вами. Много о Вашем сыне я написать не могу, я был с ним всего минут пять во время отдыха на немецкой земле. Он шел в колонне в СССР, а мы – на Берлин. Когда мы сидели близко друг к другу, он спросил:
– Есть кто из Москвы?
Мы оказались земляки. Я из Щукина, он из Павшина. Он успел Вам написать записочку и очень просил ее Вам послать, что и выполняю. Немца бьем. Скоро конец войне.
Когда почтальон это читал, мама все время утирала слезы.
– Где, где эта записка-то? Читайте скорее.
– Вот она, вот. Тут уже написано простым карандашом:
Дорогая мама! Наконец-то представилась через столько лет возможность сообщить тебе и всем родным: я и вся моя семья – Вера, Люся и Нина – живы. Мы почти всё время вместе. Писать нет времени. Теперь постараюсь как-нибудь еще написать. Всё.
Мама уже стала открыто плакать и всё время сквозь слезы повторять:
– Живы, живы.
Почтальон начал маму успокаивать.
– Ну как же не плакать-то. Радость какая – живы!!! Ой, мил человек, дайте я Вас поцелую. Радость какая – живы, все живы. Мил человек, посидите, пожалуйста, немного. Давайте пообедайте со мной.
– Спасибо, спасибо, мне как-то неудобно.
– Я быстро. Радость какая!!!
Уговаривать больше не стала, а быстро поставила на стол тарелки, ложки. Открыла шкаф, поставила две стопочки и начатую уже бутылку с водкой. В бутылке было наполовину отпито.
– Разливайте, пожалуйста, разделите со мной радость, а я достану щи. Разлила щи. Достала третью тарелку и в ней принесла горячую, слегка подгоревшую очищенную картошку.
– Извините, хлеба нет. Я привыкла к картошке. Мне нравится.
Выпили за радостную весть. Мама рассказала, что сын перед войной уехал в Литву и работал на укреплении границы. Выпили, закусили и мама попросила еще раз прочитать письмо. И уже после этого допили остатки за скорейшее окончание войны и за встречу с сыновьями, которые воюют, и за встречу со всей семьей, за пропавших без вести.
Когда читали и после, мама все ломала голову (правда, почтальону ничего не говорила), что еще за Нина появилась у них.
Р. S. Наверное, у мамы было что-то с головой не в порядке. Когда в октябре-ноябре 1945 г. приехали Вера с детьми после этой ужасной разлуки, то Нина стала говорить:
– Баба Саня! А я тебя помню!