— И вправду досадно получается, — согласился Гюркшнрец, которого звали Хебблтуэйт. Его, по-видимому, ничуть не раздражала эта задержка, и он поддакнул собеседнику из чистого дружелюбия. — Лифт старый, что поделаешь.
— Устаревшая система. Давно пора сменить. Подъемник совсем допотопный. Вы, англичане, во всем привержены старине. — Американец насмешливо поджал губу. — Хорошо, что хоть это не нью-йоркский Крайслер-билдинг 3.
— Я сразу понял, что вы американец.
— И не ошиблись. — Он помолчал минуту, а затем с корректностью, присущей людям его типа, добавил: — Моя фамилия Онгар, сэр.
— А я — Том Хебблтуэйт.
— Рад познакомиться, мистер Хебблтуэйт, — сказал мистер Онгар с улыбкой.
Затем, точно вспомнив, что он лицо важное и значительное (а это легко можно было заметить), нахмурился, достал записную книжку, нахмурился еще больше и принялся разглядывать какие-то записи. Он углубился в свои заметки, а мистер Хебблтуэйт тем временем набил и раскурил трубку и теперь попыхивал ею с самым безмятежным видом. Последовало короткое молчание, а потом мистер Онгар, продолжая просматривать список намеченных встреч или что-то еще, стал тихонько насвистывать.
Мистер Хебблтуэйт прислушался и вдруг весело объявил:
— Хотите, я вам сейчас скажу, что вы насвистываете? — Мистер Онгар поднял глаза от записной книжки.
— Разве я свистел?
— Свистели, и я скажу вам что — а ведь, пожалуй, никто бы здесь не смог вам этого сказать, хотя в этом здании народу как сельдей в бочке.
— Что же я насвистывал?
— Мелодию из “Иуды Маккавея” Генделя, — торжествующе ответил мистер Хебблтуэйт.
Мистер Онгар сказал, что насвистывал это, сам того не замечая, но мотив, верно, засел у него в голове, и он просвистел еще несколько тактов. Неожиданно его широкое бледное лицо просияло.
— Знаете, вы правы, мистер… э… Хебблтуэйт! — вскричал он. — Это мелодия из “Иуды Маккавея”. Скажи мне кто-нибудь, что ее так легко узнают в лондонском Сити, я ни за что бы не поверил. Так вы знаете Генделя! Прекрасно! На мой взгляд, Гендель — величайший из всех музыкантов мира. Да, сэр, величайший! И вы хорошо знаете его оратории?
— Я-то? Еще бы! — отвечай мистер Хебблтуэйт. — Я ведь уже сколько лет состою в Ладденстоллском обществе любителей хорового пения, а кто у нас поет, знает Генделя назубок. Мы всего Генделя вдоль и поперек выучили.
— Превосходно! — одобрил мистер Онгар с улыбкой.
— Только надо вам сказать, — продолжал мистер Хебблтуэйт миролюбиво, но весьма назидательно, — вы фальшивите. Потому я с вами и заговорил об этом.
Мистер Онгар обиделся.
— Чем я могу гордиться, — проговорил он с важностью, — так это своим слухом, особенно когда речь идет о Генделе. Если этот мотив насвистывал я, то могу с вами спорить, что именно так он и звучит.
— Да я и двух пенсов за это не поставлю! — воскликнул йоркширец. — Вы фальшивите. И я вам скажу где.
Без лишних слов он приятным баритоном негромко запел свой вариант мелодии, отбивая при этом такт. Его собеседник покачал головой.
— Неверно. Не спорю, слушать вас приятно. Но это вовсе не из “Иуды Маккавея”. Не знаю, что я тогда насвистывал — я о чем-то другом думал, — но сейчас я вам просвищу этот мотив, и вы сразу поймете, где ошиблись.
Мистер Онгар с великой торжественностью собрал в трубочку свои пухлые губы и засвистел, похлопывая слушателя по плечу в такт.
Теперь мистер Хебблтуэйт покачал головой, причем весьма энергично. И вот эти два энтузиаста, повисшие в клетке между небом и землей, принялись жарко спорить, и вряд ли они отдавали себе отчет, где находятся.
Они наперебой старались поразить друг друга своей эрудицией. И так как оба не отличались скромностью, увлеклись настолько, что позабыли обо всем на свете.
— Говорю вам, — твердил мистер Хебблтуэйт, наклонившись к мистеру Онгару и похлопывая его по плечу. — Общество любителей хорового пения в Ладденстолле — пусть город наш и невелик — почище любого другого хора, а “Маккавея” мы уже исполняли трижды, и я его выучил от корки до корки и запомнил не хуже собственной фамилии.
— Вы еще не все обо мне знаете, — говорил в ответ мистер Онгар. — Перед вами Джеймс Старк Онгар, глава компании “Онгар тропикал продактс”. Только никому ни слова, я не хочу, чтобы здесь поднялся шум из-за моего приезда. Теперь, когда вам известно, кто я такой, скажу и другое: последние десять лет я выделяю немало средств на организацию фестивалей Генделя — величайших музыкальных фестивалей нашего века…
— А когда старик Джо Клоу — это наш хормейстер — велит тебе что-нибудь выучить, у него хочешь не хочешь, а выучишь. Без дураков. Когда мы исполняем ораторию, то поем не кое-как — мол, выйдет так выйдет, а нет — не надо. Мы разучиваем вещь на совесть, знаем се как свои пять пальцев. А исполняли у нас “Маккавея” не один, а целых три раза.