— Ты не в хвосте? — удивился пилот. Но тут он “перетянул” последнюю трещину, и разговаривать стало некогда. Машина мягко коснулась земли, вернее, льда, и покатилась, поднимая тучи снега. Вдруг сильный толчок потряс самолет. Машина, задирая хвост, стала падать на нос, но лишь качнулась и приняла нормальное положение.
Несколько секунд в самолете стояло молчание, так характерное для вынужденной посадки. Его нарушил пилот:
— Сообщите экипажам, чтобы пока кружили над нами. Осмотрим площадку, выложим знаки.
Утопая в сугробах, экипаж старательно наметил полосу для приема двух других самолетов, которые ходили над ними. Вот сели и они.
Командир второй машины, сухопарый, с тонким орлиным носом, опытный полярный ас Фарих, с трудом добрался до первой машины и сказал:
— Поздравляю! Здесь и зазимуем. С такого аэродрома нашим машинам не взлететь. Штурманы, где сидим?
В середине тридцатых годов, когда советские авиаторы осваивали Арктику, не было еще ни радиолокаторов, ни радиокомпасов, ни радиопеленгаторов. Самым падежным инструментом для определения местонахождения был секстант, прибор, которым пользовались мореходы времен Колумба и Магеллана.
Михаил Гордиенко смущенно ответил за всех навигаторов:
— Сейчас сумерки. Вот ночь настанет. Увидим звезды. Уж тогда точно сориентируемся. Не волнуйся, Фарих. У нас прекрасный астроном. Коли нам не веришь, то уж он-то не подведет.
Но Фарих продолжал ворчать:
— Знаю я шуточки Арктики. Сядешь па час — живешь неделю. Надо устраиваться основательно. Конечно, у нас все есть. Продуктов достаточно, и одежда, и лагерное снаряжение. Но главная-то наша задача: искать самолет Леваневского. И тем не менее я настаиваю — устраиваться основательно.
Предложение было принято. Вскоре в темноте, у палаток, засветились огни примусов. В чистом морозном воздухе запахло едой, остро и пряно, как пахнет лишь на севере да в высокогорье. Причем запахи не сливались, каждый существовал отдельно: запах мяса и запах лаврового листа, запах перца и кофе.
С аппетитом поужинали и стали терпеливо поглядывать на небо, ожидая, что ночью должно развиднеться.
Астроном Шавров, человек очень опытный — моряк с двадцатилетним стажем, — неторопливо, с достоинством устанавливал сложный прибор, именуемый астрономическим теодолитом. Штурманы с секстантами в руках выглядели рядом с ним первоклашками.
Посверкивая линзами, сияя медными шкивами, штифтиками, солидный и отрешенный, теодолит напоминал статую языческого божества. А Шавров, обращавшийся с прибором очень осторожно, даже почтительно, словно жрец, усиливал впечатление, производимое столь редким в те времена инструментом.
Наконец прибор был готов к работе.
— Уберите вы ваши секстанты, братцы. Ими же только орехи колоть хорошо — тяжелые. Мой прибор позволит определиться с точностью до двухсот метров, — подмигнув, шутливо сказал Шавров.
— Подумаешь! — не уступали штурманы. — Невелика беда, что наши секстанты дают точность до пяти километров, зато через полчаса. А с вашей точностью дай бог к утру получить результаты.
Однако, отшучиваясь, штурманы смотрели на прибор с уважением.
— Техника решает все, — сказал Шавров.
Настроение было хорошее. После посадки экипажи сверили записи в бортовых журналах: получалось, что сели где-то совсем рядом с островом Рудольфа.
Наконец развиднелось.
Шавров, словно верховный жрец божества-теодолита, вышел из палатки первым. За ним почтительной свитой двинулись штурманы. У выхода навигаторов ждали добровольные помощники, которым были вручены секундомеры.
Непривычно огромные и необыкновенно яркие звезды повисли надо льдами. И штурманы и астроном были в Арктике впервые, и их поразила картина звездного неба. Она очень четкая, такое небо не бывает даже в самые темные ночи на юге. Звезды почти не мерцали, горели ровным огнем, будто наблюдатели находились в космическом пространстве.
— Будем определяться по Полярной звезде в паре с альфой созвездия Кассиопеи. Они расположены очень удачно, почти под девяносто градусов. Это и вам позволит быстро определиться, и мне облегчит расчеты, — сказал Шавров.
Навигаторам предстояло определить высоты звезд над истинным горизонтом и в момент измерения засечь время. Имея и то и другое, штурманам оставалось найти в “Астрономическом ежегоднике” названия выбранных ими звезд и по эфемеридам, или координатам, этих светил рассчитать свое местонахождение.
Послышались команды:
— По Полярной… время!
— По Кассиопее… время!
И снова, и снова…
Бортмеханики, словно изображая темную любопытствующую толпу, почтительно сбились в кучку у края импровизированной астрономической площадки.
— Ишь нашли какую-то “Косолапопию”, — подмигнув приятелям, проговорил Кекушев, бортмеханик самолета Фариха. — Плохо это кончится. Никогда о такой звезде не слыхивал.
— Серость ты механическая! — спокойно ответил сосед, слишком увлеченный наблюдением за астрономом, чтобы разобраться в тоне Кекушева. — Вон видишь, пять звезд в виде буквы “З”, положенной на спину…