Мир искусства в доме на Потемкинской

Прошло уже много лет после смерти народного артиста СССР Владимира Ростиславовича Гардина, но до недавних пор мало кто знал настоящую его фамилию – Благонравов. Взятый еще в конце прошлого века сценический псевдоним стал официальной фамилией не только для его сына, жены, но и даже для отца – отставного подполковника Ростислава Федоровича Благонравова. Старый гусар через ЗАГС принял эту фамилию после 1917 года. И был этот уход от родового, ничем не опозоренного имени данью страшному времени революционной борьбы с «проклятым» прошлым. «Подозрительную» и известную русскую фамилию заменила приемлемая для нового безнационального быта. Она если и не помогала, то хотя бы не мешала выживать, а в кинематографии прославилась.

В. Гардин с Т. Булах-Гардиной в квартире на Потемкинской. В руках у Гардина статуэтка работы В. Лишева. 1945 г.

Последний раз В.Р. Гардин снимался в 1950 году в фильме «Секретная миссия». Было ему уже за семьдесят, и совмещать съемки с работой над воспоминаниями, задуманными еще до войны, стало трудно. Первую книгу удалось издать через четыре года после Победы, вторую – еще через три года, а третья осталась в рукописи. В 1956 году болезнь свалила Владимира Ростиславовича, а подняться уже не удалось. Работу закончила Татьяна Дмитриевна Булах (Гардина), бывшая соавтором своего мужа.

Татьяне Дмитриевне пришлось трудиться не только над рукописью. Вместе с врачами ей удалось подарить Гардину еще девять лет жизни. Дни и недели полубессознательного состояния сменялись часами и днями просветления, пробуждением интереса к телевизионным передачам, а иногда даже – способностью совершать небольшие прогулки на автомобиле. Нечасто, но случались дни, когда Владимир Ростиславович мог читать и диктовать, работать над рукописями.

Умер Владимир Ростиславович – народный артист СССР, трижды орденоносец и кавалер гордой медали «За оборону Ленинграда» (Героев Социалистического Труда в его годы артистам еще не давали) – на восемьдесят девятом году. Татьяна Дмитриевна умерла через восемь лет – 13 мая 1973 года. Она тоже прошла блокаду, была актрисой театра и кино, верной помощницей в трудах своего знаменитого мужа. Перед смертью, скорую неизбежность которой она предчувствовала после тяжелого инфаркта, Татьяна Дмитриевна просила меня сохранить оставшиеся у нее рукописи, письма и дневники Гардина, не открывая их в течение пятнадцати лет, или сжечь сразу, не читая.

Прошли указанные сроки, и я счел себя вправе прочесть их.

Бумаг этих оказалось не так уж и много. Собранные в довоенные времена Владимиром Ростиславовичем папки с афишами, рецензиями, театральными справочниками, многочисленными фотографиями Татьяна Дмитриевна сдала в отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки. Остались все ее дневники и несколько начатых, но не доведенных до развязки рассказов из жизни Гардина разных лет, а также записи о событиях периода блокады и первого послевоенного года, наброски повести о его сыне Юрии Владимировиче, погибшем (как он считал) при переправе через Ладогу в 1942 году. Не по литературному жестоки его обрывочные описания блокадной зимы, госпиталя для дистрофиков, где лежал его сын.

...Среди бумаг, оставшихся после Владимира Ростиславовича, было довольно много разрозненных, разноформатных листков, бессистемно вложенных в совершенно другие, безобидные по смыслу записи. Когда я сложил их в отдельную стопочку и расшифровал, то понял, что в ежовские и даже в брежневские времена хранить их вместе было безрассудно.

Но мысли его, определенный душевный настрой не могли не повлиять на близких ему людей. Самый же близкий человек – жена Татьяна Дмитриевна. Ее понимание окружающего было еще более болезненным. Она сполна прочувствовала голод, холод первых послереволюционных лет, расстрелы близких, распад культуры, стирание из человеческой памяти прошлого.

Т. Булах-Гардина

Гардин размышлял и писал философские рассуждения об окружающем, а Татьяна Булах писала страстные стихи. Опубликовать их в те годы было нельзя. Да и просто показать их кому-нибудь было страшно. Хранились они разрозненно, на отдельных листочках. Осторожный Гардин к наиболее опасным стихотворениям предусмотрительно делал «маскирующие» приписки. Так, к названию стихотворения «Узники», написанном в 1932 году, рукой артиста было приписано «в фашистской Германии». Такое «уточнение» стоило сделать: